Помимо этого, меня успокаивают слабые ночные шумы из темноты снаружи: ветер в пальмах, бессмысленное пение сверчков, приглушённая болтовня из соседского телевизора, случайная машина, сворачивающая с шоссе; я слышу скрежет коробки передач, и то, как она проезжает мимо моего дома…
Дом, по правде говоря, слишком громко сказано; это зелёное оштукатуренное бунгало высотой в один этаж, третье по счёту из девяти, расположенное в нескольких сотнях метров от шоссе. Единственным отличительным признаком моего бунгало являются солнечные часы во дворе, привезённые сюда из бывшего дома моей сестры, и зазубренный невысокий забор, теперь уже заросший сорняками. Забор сестра установила, несмотря на протесты соседей.
Это едва ли не самая романтичная обстановка, но при нормальных обстоятельствах она может стать адекватным фоном для медитаций в прошедшем времени.
— Я всё ещё здесь, — говорит писатель, приспосабливаясь к окружающей обстановке.(- Я даже взял необходимую трубку в рот, набив её табаком Латакия.)
— Всё кончено, — говорит он. — Я пережил это.
Утешающие слова, возможно. Только в данном случае это не так. Никто не может сказать, действительно ли опыт «закончился»; и если, как я подозреваю, заключительная глава ещё не началась, то концепция моего «переживания этого» покажется жалким тщеславием. Тем не менее, я не могу сказать, что мысль о своей собственной смерти меня особенно беспокоит.
Иногда я так устаю от этой маленькой комнаты с её дешёвой плетёной мебелью, скучными устаревшими книгами, наступающей ночью снаружи… Устаю от этих солнечных часов там во дворе, с их идиотским посланием: «Старей вместе с нами»…
Я сделал это, и моя жизнь, кажется, едва ли имела значение в плане вещей. Конечно, конец этого плана тоже не имеет большого значения.
«Ах, Говард, вы бы поняли. Это то, что я называю опытом путешествий!»
Если в этой истории настанет конец, пока я записываю её, финал обещает быть несчастливым. Но начало её совсем не такое; на самом деле оно может показаться вам смешным — полным комических шуток, упоминаний о мокрых брюках и пакете для рвоты, упавшем на пол.
— Я приготовилась выдержать это, — говорила старушка справа от меня. — Не буду скрывать, я была чрезвычайно напугана. Я держалась за подлокотники кресла и просто стиснула зубы. А потом, вы знаете, сразу после того, как капитан предупредил нас об этой турбулентности, когда хвост самолёта сначала поднялся, а затем опустился, шлёп-шлёп, ну, — старушка сверкнула зубными протезами и похлопала меня по руке, — могу сказать вам, нам не осталось ничего, кроме как трястись.
Где эта старая девушка подобрала такие выражения? Она пыталась меня подцепить? Её влажная рука сжала моё запястье.
— Надеюсь, вы позволите мне заплатить за химчистку.
— Мадам, — ответил я, — не думайте об этом. Костюм уже был уже испачкан.
— Такой хороший мужчина!
Она скромно наклонила голову ко мне, всё ещё сжимая моё запястье. Её глаза ещё не потеряли привлекательности, хотя белки уже давно стали цвета старых клавиш рояля. Но её дыхание отталкивало меня. Сунув бумажный пакет в карман, я позвонил стюардессе.
Предыдущий несчастный случай произошел за несколько часов до этого. Когда я карабкался на борт самолета в аэропорту Хитроу, окружённый, казалось бы, спортсменами из местного клуба регби (все одеты одинаково, тёмно-синие спортивные куртки с костяными пуговицами), меня толкнули сзади, и я споткнулся о чёрную картонную, шляпную коробку, в которой какой-то китаец хранил свой обед; она торчала в проходе возле мест для первого класса. Что-то из коробки выплеснулось на мои ноги — утиный соус, или, возможно, суп, оставивший липкую жёлтую лужу на полу.
Я обернулся вовремя и успел заметить высокого, мускулистого кавказца с такой густой и чёрной бородой, что он выглядел как какой-то злодей из бессловесной эпохи. В руке он держал сумку с логотипом «Малайских авиалиний». Его манера поведения в равной степени подходила для роли злодея, потому что, оттеснив меня в сторону (плечами шириной с мои чемоданы), он протолкнулся через заполненный пассажирами проход; его голова подпрыгнула под потолком, как надувной шар, и внезапно исчезла из виду в задней части самолёта.
Вслед за ним я уловил запах патоки и сразу вспомнил своё детство: шляпы на день рождения, подарочные пакеты «Каллард и Баузер» и послеобеденные боли в животе.
— Очень сожалею.