Мортимер пожал плечами.
— Я даже не знаю, что означают те слова.
— Зачем кому-то петь? Я имею в виду, если они следовали за вами? — Удивился я.
— Просто так. Я не знаю.
Он покачал головой.
— Но я думаю… думаю, что это часть ритуала.
— Какого ритуала?
— Не знаю, — повторил Мортимер.
Он выглядел довольно расстроенным, и я решил положить конец этой инквизиции.
Вентиляторы еще не рассеяли запах обгоревшей ткани и плоти.
— Но вы слышали эту песню раньше, — продолжил я. — Вы сказали, что узнали её.
— Ага.
Он отвернулся и уставился на приближающиеся облака. Мы пролетали над штатом Мэн. Внезапно Земля показалась мне очень маленьким местом.
— Я слышал, как некоторые женщины Чаучау поют это, — сказал он, наконец. — Это, в своём роде крестьянская песня. Она предназначена для того, чтобы всё росло.
Впереди мы увидели шафраново-жёлтый смог, покрывавший Манхэттен как купол. На табло бесшумно засветились слова «Не курить».
— Я надеялся, что мне не придется менять самолеты, — сказал мой собеседник. — Но рейс в Майами отправляется только через полтора часа. Думаю, я сойду и немного погуляю, разомну ноги. Интересно, сколько времени займёт прохождение таможни?
Казалось, он говорил больше сам с собой, чем со мной. Я ещё раз пожалел о своей импульсивности, сообщив ему адрес Мод. У меня возникло искушение загладить свою вину, сказав, что у моей сестры заразная болезнь или ревнивый муж. Но тогда, скорее всего, он никогда не зайдёт к ней; он даже не потрудился записать её имя. Что ж, сказал я себе, если Мортимер зайдёт к моей сестре, то возможно, он расслабится, когда поймёт, что он находится в безопасности среди друзей. Может быть, он составит нам хорошую компанию; в конце концов, он и моя сестра — практически одного возраста.
По мере того как тряска самолёта уменьшалась и он всё глубже погружался в тёплый воздух, пассажиры закрывали книги и журналы, собирали свои вещи, совершали последние поспешные вылазки в туалет, чтобы ополоснуть лица холодной водой. Я протёр очки и поправил остатки своих волос.
Мой компаньон смотрел в окно, на его коленях лежала зеленая сумка с надписью «Малайские Авиалинии». Он сложил свои руки на груди, словно в молитве. Мы уже становились незнакомцами.
«Пожалуйста, верните спинки сидений в вертикальное положение», — приказал бестелесный голос из динамика.
За окном и за головой Мортимера, теперь полностью отвернувшегося от меня, земля поднялась навстречу нам, и мы ударились о взлётную полосу, реактивные двигатели заревели, вращаясь в обратную сторону.
Стюардессы уже бегали туда-сюда по проходам, вытаскивая пальто и куртки из верхних ячеек; нетерпеливые пассажиры, игнорируя указания, вскакивали на ноги и одевали плащи. Снаружи я мог видеть фигуры в униформе, движущиеся взад и вперёд в тёплом туманном пространстве, наполненном моросящим дождём.
— Что ж, — сказал я неубедительно, — мы сделали это.
Я поднялся на ноги.
Мортимер повернулся и болезненно улыбнулся мне.
— До свидания, — произнёс он. — Это действительно было приятно.
Он потянулся к моей руке.
— И постарайтесь расслабиться и повеселиться в Майами, — сказал я, пытаясь найти промежуток в толпе, идущей мимо меня на выход. — Это важная вещь — просто отдохнуть.
— Я знаю это. — Миссионер многозначительно кивнул. — Я знаю это. Да благословит вас Бог.
Я нашёл свободное пространство среди выходящих пассажиров и вклинился в него. Позади меня Мортимер добавил: «И я не забуду поискать вашу сестру».
Моё сердце упало, но когда я двинулся к двери, то обернулся, чтобы выкрикнуть последнее прощание. Передо мной оказались два человека, и старушка, которая слабо улыбалась.
Одна из проблем с последними прощаниями заключается в том, что иногда они оказываются излишними.
Примерно через сорок минут, пройдя, словно кусок пищи, через ряд белых пластиковых труб, коридоров и таможенных постов, я оказался в одном из сувенирных магазинов, расположенных в аэропорту. Я коротал время, ожидая пока моя племянница приедет за мной; и там я снова увидел миссионера. Он не заметил меня.
Мортимер стоял перед одним из стеллажей с книгами в мягких обложках — секцией так называемой «Классики», обители общественного достояния. Он с озабоченным видом осматривал ряды книг, задерживая взгляд лишь для того, чтобы прочитать названия. Как и я, он явно просто убивал время.
По какой-то причине — назовите это смущением, определённым нежеланием испортить наше успешное прощание — я воздержался от того, чтобы окликнуть Мортимера. Вместо этого, отступив подальше, я укрылся за стойкой с готической литературой. Я притворился, что изучаю книги, но на самом деле наблюдал за миссионером.