— Это правда, что некоторые именно так меня и именуют. Для других я просто Чёрный Человек. Вам я, должно быть, кажусь тенью, словно старуха Смерть, прихода которой все люди боятся. На самом же деле я материален по своей природе и мало чем отличаюсь от вас. В то время как вы состоите из крови и костей, моё тело сформировано из миллиона крыс и миллиарда насекомых — все они собраны воедино, сконцентрированы во мрак, более глубокий, чем любой иной… В апреле текущего года я сел на корабль, идущий в ваш город. Прибыв на место, я сошёл на берег. С тех пор тружусь не покладая рук. Но голод не ослабевает, а я всё больше… устаю.
Голос надламывается, будто кедр под порывом ураганного ветра.
Повисает тревожная тишина.
— Я не понимаю, — выдавливает Юстиниан. — Если настало моё время… то, пожалуйста, забери меня, и давай покончим с этим делом. Больше не продлевай мои страдания.
— Вы неправильно истолковали цель моего визита, — тяжело вздыхает посетитель. — Я пришёл к вам не как правитель — хотя многие считают меня таковым, — а как проситель.
К удивлению Юстиниана, незваный гость подгибает ноги так, что оказывается на коленях, а его голова возвышается над скомканным одеялом.
— Ваше Величество, я пришёл сюда, чтобы просить… просить об услуге и сделать предложение.
Юстиниан закрывает глаза. Комната вращается, потолок давит. Император сомневается в себе, сомневается во всём. Когда он открывает глаза, тьма не шевелится. Она стоит перед ним на коленях, склонив голову, словно верный подданный, неподвижно ожидающий приказа.
— Какую… услугу… я могу тебе оказать? — взволнованно шепчет Юстиниан. — Тебе, имеющему такую власть. Тебе, которому не может указывать ни один император.
— Я умираю, — заявляет визитёр. — Вы победили меня. или почти победили. Голод растёт, а силы меня покидают. Это правда, что люди гибнут на улицах каждый день, однако вы поймали меня в ловушку, заперев в стенах города. Есть другие земли, в которых я мечтал побывать. Есть империи, о которых я слышал и которые никогда не увижу.
Я умру здесь, Ваше Величество, но не в одиночестве.
— Да, — соглашается Юстиниан. На его теле пульсируют бубоны — ноющие, ядовитые, стремящиеся распространить свой губительный огонь через кровоток по всему организму.
— Ваше время действительно близится, — говорит посетитель. — Через несколько часов вы испустите последний вздох и перейдёте за завесу в то, что лежит за ней. Вы можете представить последующие события? Тело пролежит здесь некоторое время, прежде чем лекари поймут, что вы скончались. Естественно, позовут императрицу: жену, которую вы при жизни так нежно любили и из обычной блудницы сделали равной себе. Она станет оплакивать вас, целуя остывающие губы, и всю ночь пробудет рядом. Это…
Гость снова вздыхает, его дыхание подобно шелесту далёких ветвей. В голосе угадывается искренняя печаль, более глубокая, чем та, которую Юстиниан когда-либо знал.
— Это будет её последняя ошибка.
Слова как бы повисают в пустоте, смешиваясь с ароматным дымком, вьющимся из курильницы для благовоний и ещё больше скрывающим тёмную фигуру, застывшую возле кровати.
Юстиниан пытается приподняться на локтях. Боль слишком велика. Сознание затуманивается, незыблемо удерживая лишь одну мысль, одно слово, одно имя.
Император спрашивает чуть слышно:
— Неужели ничего нельзя сделать?
— Разумеется, Ваше Величество, можно кое-что предпринять. Я перед вами на коленях, но с протянутой для дружбы рукой. — Из тьмы появляется отросток, который вытягивается вперёд, показывая ладонь с пятью удлинёнными пальцами. — Мы оба при смерти. Умирающие властители, так сказать. Однако нам не обязательно расставаться с жизнью. И вашей императрице тоже.
— Что ты предлагаешь?
— Дайте мне власть над вашей империей, — просит визитёр. — Сделайте меня союзником, и я стану другом — самым верным из тех, которые у вас имеются. Болезнь, пожирающая вас, отступит. И императрица ещё долго проживёт, чтобы почить вечным сном в своё время.
— Продолжай.
— Чумные ямы почти полны. Пусть они переполняются. А тех, кто умирает непосредственно на улицах — одиноких, нелюбимых и неизвестных, — позвольте оставить непогребёнными. Пусть себе гниют. Пусть источают зловоние. В наступившем хаосе лишь одна повозка покинет город. Я уеду в ней.
— Что тогда? Что ты будешь делать?
Тьма разводит руки в стороны, её длинные пальцы струятся, словно пламя свечи.