- Ладно, не дуйся…Смотри. Мы как раз вовремя…
Удивительное это время, рассвет. Уже не ночь, но ещё и не утро…Всего несколько минут, а всё вокруг изменяется так, что не узнаешь. Как переход из одной реальности в другую.
- Солнышко встаёт… А ты знаешь, ведь я до этого ни одного рассвета не видела.
- Поспать любила?
- Любила…
- А, как же, гулянье до утра?
- Ну…
- Эх, соня - засоня! Мультик помнишь? «Паровозик из Ромашкова»? Что он там говорил? Если опоздаешь на рассвет…
- С рассветом, кажется, он сказал: «Если опоздаешь с рассветом, то опоздаешь на всю жизнь».
- Не важно. Главное, мы с тобой, всё–таки, не опоздали.
- Не опоздали…Только всё равно, поздно.
- Почему?
- Просто. Может, совсем не надо было бы под землю себя загонять, чтоб оценить всё это?
- О, да ты у меня философ! Только мы - то с тобой вроде как тут ни при чём…
- Вроде как…
- Ладно, Сенека, смотри вниз, во-он туда. Сейчас как раз хорошо видно. Видишь, это Волга, у неё вода прозрачная и темнее. А вот Ока, вода мутная. Получается, что две реки в одном русле. Такого больше нигде не увидишь!
- Точно-точно. Не увидишь…
По правде, зрелище завораживало. Вроде, и ничего такого, вода разного цвета…Но если бы могла, она тоже бы ходила сюда каждый день.
- Машка, не иронизируй, я знаю, что ты подумала…Ты не понимаешь, почвы здесь разные, вот и цвет разный! Ока – то по известнякам течёт. И обе реки большие! Одинаково большие!
- Ладно…ладно. Больше не буду, - женщина засмеялась: это ли грозный разведчик? Заводится с полуоборота. Смешной.
- Скажи, а тут опасно?
- Не знаю. По мне – так нет. Особенно летом. В лесу, еще, куда ни шло, там, всё-таки, звери. А в городе? Ну, собаки одичавшие…Так это надо быть глупее паровоза, чтоб против человека с оружием… Хотя, как ни крути, а хозяева-то здесь они…
- А люди? Как думаешь, выжил кто на поверхности?
- Не встречал.
Илья замолчал. Его самого занимал этот вопрос. Очень хотелось, чтоб жизнь сохранилась ещё где –то. Наверняка сохранилась. Только, вот, не встречал он никого…Может, и к лучшему, правда.
- Не встречал, возможно, что, и жив до сих пор из-за этого.
- Почему думаешь так?
- Зверь убивает, если есть хочет. Или защищается. А человек убивает ещё и просто так, «из любви к искусству».
- Почему сразу «убивать»? Может, они вполне мирные.
- Может. Может, и мирные.
- А вопрос можно?...
- Валяй!- что за вопрос, интересно, такой? А, не важно, сегодня всё равно всё можно. Можно гулять без противогазов, можно подсмеиваться над ним, можно даже сердиться на него, и обижаться на пустом месте.
- Ты не рассказывал никогда…На тебя нападали…незнакомые звери?
- Конечно. Все незнакомые были. Мы с ними как-то визитными карточками не обменивались, имён друг у друга не спрашивали...
Зуев, естественно, прекрасно понял, что имеет в виду жена: сказки про ужасных монстров сочинялись самими разведчиками «для поддержания тонуса», и имели успех почище сказок братьев Гримм.
- Я серьёзно.
- И я серьёзно, – он засмеялся. – «Там на неведомых дорожках полно невиданных зверей. Избушка там, на курьих ножках стоит без окон, без дверей»…Успокойся, нет здесь неведомых зверей. Такие – да. Бывало. Только я бифштекс неудобный, сам, кого хочешь, проглочу! Ам – ам!
- Хабалка,…- Маша ткнула его кулачком в бок.
- Ага. А ещё балбес…
Они оба засмеялись.
Зуеву было хорошо. Наверное, от того, что он видел, знал – хорошо сейчас было и Маше. А ещё, чувство вины, которое он испытывал перед женой последнее время, куда-то пропало. Впервые за многие годы, он был счастлив по – настоящему.
- Спасибо тебе, - Маша погладила мужа по голове, - Пошли? Жарко становится.
****
Маша умерла через три недели. Всё это время Зуев не отходил от жены. А когда похоронил, ушёл наверх, в очередной поиск. Обратно он не вернулся.
Он бывший сталкер и бывший сотрудник МЧС. Теперь он наставник для молодых, некоторая часть их подготовки – его дело. Он давно не приглядывается к «материалу», с которым работает. Жизнь стала серой и однообразной... Он сам сделал ее такой.
Ему никогда не снилось метро. Уже двадцать лет подряд, просыпаясь, он видел мрачные серо-коричневые тона, господствующие в подземке: жестокое разочарование после голубого неба над головой. Опять тусклый свет аварийного освещения, от которого не зажмуришься, а только прищуришь глаза, чтоб хоть что-то разглядеть в двух метрах от себя. Еще во сне он видел тянущуюся к нему руку, поцарапанную, с обломанными ногтями, пальцы напряжены в последнем возможном усилии: дотянуться... И всегда нескольких миллиметров не хватало - просыпался. Сердце колотилось, как бешеное, его стук отдавался в ушах, заглушая все другие звуки. Не успел, не смог. Не выполнил свой долг спасателя.