— Приблизительно сто тринадцать граммов марихуаны, — констатировал старший инспектор Эре. — Обнаружено в бардачке твоей машины.
Надо признаться, про марихуану я успел напрочь забыть. Я не заглядывал в бардачок с тех пор, как покинул территорию Швейцарии, — незачем было. Но попробуйте объяснить это в два часа ночи полицейским, задержавшим вас на таможне.
— Это куча травы, Алекс. Она как, для личного пользования?
— Нет… — начал было я, но не договорил. — Хотя да. В смысле она была для личного пользования. Но не для моего.
Оказалось, что старший инспектор Эре умеет на удивление высоко поднимать брови.
— То есть это не твои сто тринадцать граммов?
— Нет. Это трава мистера Питерсона.
— Ясно, — отозвался старший инспектор, снова почесав родинку и покачав головой. — Еще мы нашли в машине приличную сумму денег, а именно… — он опустил глаза на лежащий перед ним документ. — Шестьсот сорок пять швейцарских франков, восемьдесят два евро и триста восемнадцать фунтов стерлингов. Все лежало в конверте, в боковом отделении дверцы со стороны водителя. Зачем семнадцатилетнему парню столько наличных?
Я ничего не ответил.
— Алекс, сейчас очень важно, чтобы ты ответил честно. Что ты собирался делать с этой марихуаной?
Я и сам не раз думал об этом.
— Не знаю. Ничего не собирался. Скорее всего, я бы ее выбросил. Ну или там подарил кому… Правда, не знаю.
— Подарил?!
Я даже подумал, что можно преподнести траву Элли, она оценила бы. Но я оставил эту мысль при себе.
— Лично мне трава не нужна, — объяснил я. — Мне просто нравилось ее выращивать. Зачем же я стану оставлять ее себе?
Инспектор Каннингем закашлялся, словно чем-то подавился. Это был первый звук, который он издал, и я даже вздрогнул. Мне уже стало казаться, что он немой.
— Ты ее выращивал?..
— Для мистера Питерсона, — уточнил я.
— Ясно. Значит, ты ее выращивал, чтобы отдавать даром. Это что, получается, благотворительность?
— Да нет. Понимаете, она же мне изначально не принадлежала. Владельцем был мистер Питерсон. Так что вообще-то я не имел права никому ее отдавать. Я же говорю — я ее только выращивал.
— Выращивал без всякого личного интереса?
— У меня был сугубо фармакологический интерес.
Старший инспектор Эре еще раз посмотрел на Каннингема и несколько секунд молча барабанил пальцами по столу.
— Алекс, спрошу тебя прямо. Ты принимаешь наркотики? Вот сейчас — ты торчишь?
— Нет.
— А когда-нибудь что-нибудь принимал?
— Нет.
— Ясно. Тогда как ты прокомментируешь следующее… — Каннингем протянул ему очередную бумагу. — У нас заявление таможенника, который тебя остановил. Ему показалось, что ты вел себя, мягко говоря, странно и отказывался сотрудничать. Цитирую: «Задержанный включил в машине музыку на такую громкость, что, наверное, во Франции было слышно. Несколько минут прикидывался, что не замечает меня: смотрел перед собой остекленевшим взглядом. Когда я наконец добился, чтобы он вышел из машины, задержанный признался, что не в состоянии ее вести». Старший инспектор Эре положил бумагу на стол и посмотрел на меня.
— Не потрудишься объяснить?
— У меня височная эпилепсия, — ответил я. — Тогда как раз был парциальный приступ. Старший инспектор снова поднял брови и скривился: мой ответ разочаровал его до глубины души.
— Эпилепсия?..
— Да.
— Впервые об этом слышу.
— Она у меня с детства. Началась после несчастного случая.
Я показал на шрам.
— Когда мне было десять лет, я…
Старший инспектор нетерпеливо закивал.
— Да-да, про несчастный случай я в курсе. Про него все в курсе. А вот про эпилепсию почему-то никто ничего не говорил.
— У меня уже два года не было приступов.
— А в машине, говоришь, случился приступ?
— Да! Поэтому я и сказал, что больше не могу ее вести.
Старший инспектор опять уставился на меня, помолчал и снова покачал головой.
— Знаешь, этот таможенник, мистер Ноулз, снабдил нас подробнейшим отчетом, и в нем ни разу не упоминается приступ, а такие вещи обычно бросаются в глаза, так ведь? Он заявил, что ты просто сидел неподвижно, как истукан, и что твое спокойствие, с учетом всех обстоятельств, его удивило.
Мое спокойствие никак не давало покоя главному инспектору Эрсу.
— Понимаете, — начал я, — при парциальном приступе не теряешь сознание и не бьешься в конвульсиях. Мне удалось купировать приступ, поэтому мистер Ноулз ничего не заметил.