Вечер выходного дня на даче подходил к концу. Шашлык оказался очень вкусным, впрочем, никто и не предполагал, что он мог быть каким-то другим, поскольку за последние пятнадцать лет Николай Ильич стал в этом деле настоящим виртуозом. Гости разъехались. Его сын и дочь со своими семьями уже сидели в машинах и только внуки не давали автомобилям отправиться в дорогу, – они никак не могли оторваться от новых дедушкиных картин, которые, несмотря на замысловатость сюжета, и вовсе не детское содержание, им необъяснимо нравились. Наконец, уехали и они, и Николай Ильич остался на даче один со своей супругой Наташей и двумя ротвейлерами, бегающими по двору и пристегнутыми на длинных карабинах.
– Что-то голова болит! – заметила вслух Наташа.
– Ну, пойди, полежи. Не много ли сегодня выпила? – ответил Николай Ильич
– Нет, я почти совсем не пила, и лежать мне не хочется. Не так уж сильно она и болит, сейчас пройдет. Ты лучше скажи, ты зачем внуков такими сюжетами озадачиваешь? Малы они еще – над темой жизни и смерти задумываться!
– Это почему ж малы? Я вот помню, как раз в этом возрасте такими вещами и интересовался. Это уж потом не до них стало, – Николай Ильич немного помолчал, а потом добавил. – Да и не озадачивал я никого! Ты что, не видишь: они сами прибегают и спрашивают!
– Что прибегают сами – это я вижу. Но ты же пытаешься объяснить им такие вещи, которых сам ведь не знаешь?
И вот тут Николай Ильич глубоко вздохнул:
– Да, не знаю! Тут ты права! Да и не пытаюсь я им ничего объяснять! Ты же слышала: я говорил им о том, что это всего лишь мои фантазии!
– Фантазии, фантазии…! – незлобно передразнила мужа Наташа. – Я-то слышу, а ты разве не видишь, что Лешка их всерьёз воспринимает?
Николай Ильич на это ничего не ответил, и его супруга, после небольшой паузы продолжила:
– А почему бы тебе не написать тот вариант ответа на твой вопрос, который тебе отец Андрей предлагает?
– О, нет! Таких сюжетов полно! Вон, зайди в любую церковь, там все стены иконами уставлены. Что ни икона – то как раз эта тема.
– Но мне кажется, ты не только по этой причине писать такую картину не хочешь?
– Да, верно, не только по этой! Я не до конца понимаю то, о чем он мне говорит. Ладно, пойдём в дом, а то темнеет уже, и прохладно становится.
Они зашли в дом, Наташа пошла на кухню – убирать следы присутствия гостей, а Николай Ильич решил залезть в ванну. Через полчаса, ободрённый контрастным душем, он прошел в гостиный зал и сел в кресло, напротив телевизора. В соседнем кресле с пультом в руке уже сидела его жена и по очереди нажимала на кнопки, пытаясь найти что-нибудь интересное.
– Скажи-ка, Натусик! – так ласково еще со времен их первых встреч Николай Ильич называл супругу. – А ты вот сама-то, как считаешь: что там – после смерти?
– Я-то? – как бы переспросила Наташа. – Не знаю я этого, так же, как и ты.
– Да, я понимаю, что не знаешь, но что ты думаешь?
Наташа немного помолчала.
– Я тоже не совсем понимаю того, о чем отец Андрей говорит. Вроде как душа наша бессмертна, но почему ей столько внимания? И вообще, кто это, или что это – душа?
– Ну, как же! Он ведь говорил: в результате современных исследований в этой области было установлено, что душа и «я» – это одно и то же!
– Говорил! Только всё остальное он говорит так, словно и сам в это не верит… Ну, ты сам подумай: если душа это «я» и есть, то какое тогда мне дело, что будет с телом после смерти? И почему тогда такое внимание обряду захоронения? Да, сжечь его просто и всё!
– Наши предки – славяне так и делали!
– А ещё я вот чего не понимаю: он говорит, что после смерти, душа, то есть получается – я, будет ждать второго пришествия Иисуса Христа, и тогда праведники обретут свое тело для вечного блаженства, а не раскаявшиеся грешники – для вечной муки. И вот мне непонятно: это сколько ж так ждать придётся? И что я всё это время делать буду? Ну, хорошо, если второе пришествие сразу после моей смерти будет, а если нет? Представляешь, души тех, кто умер во времена Христа, уже две тысячи лет так ждут! Да, ещё и этот Страшный суд! Виновен – не виновен. Заповеди почитаешь, так невиновных-то и нет? Значит, чтобы получить тело, надо раскаяться? Причём, всем, без исключений? Ага – прошение написать и ждать высочайшего помилования. Ну, прямо, президентская амнистия!