Выбрать главу

— Видишь ли, друг мой, этот двигатель разработала дюжина недалеких и противоречащих друг другу умов. Все, что от меня требовалось, — упростить конструкцию, приведя труд этих мужей к единому знаменателю. Кстати, мы еще не знакомы. Меня зовут Эр.

— Спорю: вы — специалист по механике и двигателям! — сказал я, думая польстить инопланетянину, но ленивец лишь поморщился:

— Чушь! Я никогда раньше не видел ни одного двигателя. Нашей цивилизации они вообще неизвестны. Я действовал чисто интуитивно, воспользовавшись кое-какими познаниями — весьма неполными и хаотичными! — из вашего мозга.

— До сих пор не привыкну, что вы разумны, — пробормотал я. — После этой клетки… Почему вы раньше не открылись? Я… я относился бы к вам совсем иначе.

— Именно этого я и боялся. Того, что вы будете утомлять меня своей болтовней, — вздохнул Эр. — Если бы не необходимость, я ни за что бы не вышел на контакт. Вижу, вам не дает покоя любопытство — отличительная черта тех, кто не может мыслить самостоятельно. Так и быть, задавайте вопросы.

— Э-э… — замялся я, не зная с чего начать. — Вы — представитель разумной высокоразвитой цивилизации…

— Не просто высокоразвитой, — снисходительно уточнил Эр. — Не в обиду будет сказано, я превосхожу любого из ваших гениев по меньшей мере в несколько десятков раз. Мои знания по сравнению с вашими безграничны, и это при том, что ничего мне не стоили: они наследственны и интуитивны, они не нуждаются ни в зубрежке, ни в материальных носителях — таких, как ваши нелепые компьютеры или книги.

— Но позвольте… как же вы, разумное существо, позволили затолкать себя в клетку? На вас напали неожиданно?

— Напротив, это был сознательный выбор. Захоти я — никакая клетка не помешала бы мне. Я расплавил бы ее, собрав из воздуха горстку нейтронов, или так отфильтровал бы сознание зверолова, что он не увидел бы меня, даже находясь в трех шагах. Но я не собираюсь ничего предпринимать. Положение меня вполне устраивает.

— Но разве свобода для вас не важна?

— Исключительно как свобода мысли, а движение — величайшее зло. Поэтому нам безразлично: жить ли в зоопарке или на родных островах… Вся главная, что-то значащая для нас часть жизни проходит в глубинах сознания. Это вам, землянам, чтобы существовать, надо бегать и суетиться. Порой я удивляюсь, сколько лишних и бессмысленных движений вы совершаете! Девяносто пяти, даже девяносто девяти процентов из них можно было бы легко избежать. Но, думаю, бессмысленно осуждать вас: путь вашего народа во Вселенной — это путь действий, лишенных смысла. Наш же — путь чистой мысли. Мы — народ идеальных мыслителей, то есть таких мыслителей, которые мыслят, ничего при этом не предпринимая.

— Мыслить — это хорошо, но почему ваш народ до сих пор не вышел на контакт с человечеством? Неужели вас устраивает положение вещей, при котором вас считают животными? — удивленно спросил я.

— Безразлично, что вы о нас думаете. Становится жутко, когда мы представляем, сколько лишней беготни и суеты вы поднимете, если узнаете, что мы разумны. Нахлынут ваши так называемые «ученые мужи» — и пошла кутерьма. Надо будет говорить, что-то объяснять, спорить, доказывать, а для нас это невыносимо. Ведь на разговоры тратится та энергия, которая в ином случае пошла бы на мысль. К тому же наш разум весьма своеобычен. У нас нет ни машин, ни одежды, ни домов, мы не летаем в космос и не пашем землю.

— И войн у вас тоже не бывает?

Эр поморщился:

— Разумеется, нет. Для того чтобы воевать, нужно вставать на ноги, брать в руки палки, камни, колотить по головам и туловищам… Сколько бессмысленных, глупых усилий, какие затраты энергии, а все ради чего? Если бы нам было что отнимать друг у друга…

— А чем же вы в таком случае занимаетесь?

Хотя на лице Эра не шевельнулся ни один мускул, но на нем появилось какое-то иное — неуловимое — выражение.

— Мы мыслим, созерцаем и мечтаем. Причем мечтаем совсем иначе, чем вы, земляне. Все ваши мечты так или иначе привязаны к утилиту — домам, предметам, чувственным наслаждениям, и вы не можете вырваться из этого круга. Мы же создаем внутри своего сознания целые страны и континенты, населяем их народами, которые перемещаются, действуют, сражаются, влюбляются, совершают тысячи подвигов и безумств. Но даже в мечтах… нам… не… удается… избежать жизненной… пра… а-а-ф! (Здесь Эр, не выдержав, зевнул.)

— Какой правды? — спросил я, чувствуя, как речь собеседника замедляется в моем сознании: ленивцем, вероятно, овладевала дрема.

— А-а?! Простите, — очнулся инопланетянин. — А правда в том, что эти народы жиреют, привязываются к комфорту, становятся сухими, эгоистичными, стареющими, а под конец погибают, и нам приходится представлять новые. Причем каждый из нас воображает свои миры — у кого-то это может быть мир гуманоидов, а у кого-то — мир летучих камней или космических систем. Например, я могу совершенно четко представить, как две галактики ссорятся из-за того, что одна случайно обчихала другую метеоритами, а та сгоряча запустила в нее черной дырой или радиотуманностью… Землянам этого не постичь.