Вдобавок вследствие твердого убеждения, что за них все должны делать механизмы, техноманы оказались неспособными к физическому труду. Если естественники не сидели сложа руки, а ковырялись в земле, выращивая пшеницу, то техноманы ровным счетом ничем не занимались, сбивались в шайки и грабили поселки естественников, отбирая у них урожаи и угоняя скот. Разумеется, крестьяне ненавидели техноманов и расправлялись с ними, когда представлялась возможность.
Отличить техномана от естественника было довольно просто – техноманы ходили голыми, потому что не умели соорудить себе даже самой примитивной одежды, а та, которую они иногда отбирали у естественников, быстро превращалась в лохмотья, так как за ней должным образом не следили. Впрочем, климат планеты позволял обходиться без одежды.
Всю эту картину я восстановил по сбивчивому рассказу крестьянина, а кое-что, уже много лет спустя, вычитал в энциклопедии. Стало ясно, каким идиотом я был, когда, появившись голым в деревне, стал рассказывать про свою ракету.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что надежды на помилование нет: улики против меня, с точки зрения крестьян, были неопровержимыми. Стук топора не прекращался ни на минуту. На фоне Млечного Пути начинал уже вырисовываться мрачный силуэт виселицы.
И я решил бежать, причем немедленно, пока не рассвело. К счастью, охранявшие меня крестьяне не имели никакого представления о караульной службе. Вскоре трое стражей разбрелись спать по домам, а оставшийся улегся у костра, положил топор рядом с собой и захрапел.
Ощупав толстые деревянные палки, служившие прутьями клетки, я обнаружил, что они скреплены между собой кожаными ремнями. Кое-как с помощью ногтей и зубов мне удалось отвязать одну из палок и, ободрав бока, протиснуться между прутьями. Хотя я старался сделать все тихо, какой-то звук разбудил моего стража. Парень проснулся и заорал.
Не долго думая я огрел его по голове прутом от клетки и, прихрамывая, побежал к лесу. Кромешная тьма помогла мне скрыться. Затаившись в зарослях, я видел, как в деревне мелькают огни факелов. Можно было углубиться в лес, но я не решался, зная, что ночью непременно собьюсь с пути. В темноте я не мог сориентироваться, в какой стороне оставил ракету, а чтобы вспомнить, необходимо было дождаться рассвета.
Вначале факелы в деревне мелькали бестолково, но вскоре разделились на несколько групп, одна из которых направилась в мою сторону. Я забрался на дерево и спрятался в его кроне. Крестьяне с факелами ходили поблизости, но искать меня на дереве никто не догадался. Хорошо, что у них не было собак-ищеек, а бестолковые дворняги, увязавшиеся за хозяевами из деревни, лишь облаивали кусты и грызлись. Сидя на дереве и прижимаясь к его шершавому стволу избитым, ноющим телом, я пережил несколько неприятных часов, пока наконец на рассвете мои преследователи не собрались на лугу. Судя по оживленной жестикуляции, они спорили, продолжать ли поиски. Видимо, решено было, что хорошего – помаленьку, потому что вся толпа двинулась к деревне.
Осмотревшись и вспомнив, в какой стороне осталась ракета, я хотел уже слезть с дерева, но тут из леса донеслись воинственные крики, и на луг высыпала ватага голых людей, вооруженных кусками железных труб, булавами, цепями и копьями. Их было человек около ста.
На шее у каждого болтался амулет, представлявший собой какую-нибудь часть механизма – гайку, шайбу, болт, пружину... Предводительствовал шайкой мускулистый молодой мужчина в мотоциклетном шлеме. Я понял, что это – техноманы, собравшиеся для нападения на деревню.
Естественники, не успевшие уйти с луга, и техноманы с воинственными криками бросились друг на друга, и две толпы схлестнулись. Я так и не узнал, удалось ли крестьянам отстоять деревню, потому что со всех ног помчался к ракете. Я был так напуган, что все десять километров преодолел на одном дыхании, ни разу не остановившись, чтобы отдохнуть. Каким-то чудом мне удалось расчистить для ракеты стартовую площадку и, набив отсек корой, листьями и ветками, которые я потом использовал как топливо, за две с половиной недели дотянуть до одной из ремонтных станций.
Так закончилось для меня изучение одного из «интереснейших миров, материальная культура и государственное мироустройство которого приобрели самые неожиданные и яркие формы...»
ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Эксмена – одна из красивейших планет Млечного Пути. Расположенная в созвездии Центавра на оживленной космической трассе, она уже несколько столетий является межгалактическим курортом. Материков как таковых на Эксмене нет, зато огромный теплый океан, занимающий всю поверхность планеты, изобилует многими тысячами небольших коралловых островков, покрытых тропической растительностью, похожей на земную. По этим островкам разбросаны сотни небольших хижин, в которых можно отдохнуть как от шума и гама промышленных планет, так и от сосущей космической пустоты.
Жизнь островов на Эксмене очень интересна. Кораллы в тамошних теплых водах растут быстро, и каждый год на карте появляется с десяток новых островков, некоторые из них так малы, что там с трудом можно поставить походную кровать. В то время, как возникают новые острова, наиболее старые исчезают под водой, поскольку их основа – кораллы – столь же быстро разлагается, как и вырастает.
Что же до красоты эксменских ночей, то они давно стали одной из космических достопримечательностей, посмотреть на которую слетаются тысячи туристов. Стоит светилу закатиться за горизонт, все небо заливает голубоватое полыхающее свечение соседней газообразной галактики Центавр-А, подобное никогда не прекращающемуся северному сиянию.
За годы странствий мне многократно случалось бывать на Эксмене, и всякий раз, отдыхая от космоса, я оставался на ней по месяцу-два, плавая с аквалангом или надеясь найти среди тысяч островов такой, которого не было на карте, – за это полагалась хорошая премия, не говоря уже о том, что такой остров немедленно назывался в честь того, кто его обнаружил.
Межгалактический космопорт расположен на самом большом острове планеты – Елевферии. Основное занятие жителей этого острова – обслуживание (честнее было написать «обжуливание») туристов, продажа сувениров[1] и попрошайничество. Когда я прибыл на Эксмену впервые, там как раз было внесезонье, и, едва шагнув из ракеты, я увидел, что ко мне устремилась толпа человек в четыреста. Испугавшись, что я по неразумению нарушил какой-нибудь местный обычай и теперь меня будут за это бить[2], хотел было заползти под свой корабль, но меня вежливейшим образом вытащили оттуда за ноги. Как я убедился в следующую минуту, толпа состояла в основном из экскурсоводов, таксистов и гостиничных зазывал. Смуглые лица с белозубыми хищными улыбками окружили меня со всех сторон, а нетерпеливые руки вцепились в скафандр.
– Отличный пансион! К вашим услугам двадцать комнат и три бассейна. Запомните – пансион «Девятый вал»!
– Выберите меня, господин хороший! Я покажу вам остров!
– Молчи, осел, пока я тебе нос не своротил! Разве ты не видишь, что господин приехал охотиться на акул? Прошу, сюда... У меня есть все необходимое снаряжение!..
Видя, что я в замешательстве, таксисты и экскурсоводы, постепенно входя в раж, стали тянуть и толкать меня каждый в свою сторону. Очень быстро они разбились на партии и стали вдумчиво молотить друг друга кулаками, стремясь отвоевать меня у конкурентов. Затрещал скафандр. Я почувствовал, что еще немного – и буду разорван в клочья. Крики, что у меня нет денег, не помогали: видно, не верили.
Спасло меня лишь то, что я догадался вывернуть карманы, продемонстрировав их зияющую пустоту. Тотчас экскурсоводы и таксисты потеряли ко мне интерес и сомкнутым строем атаковали пожилую японскую чету, появившуюся на трапе одной из ракет и немедленно начавшую щелкать фотоаппаратами. Ко мне же эти подхалимы настолько охладели, что едва соизволили объяснить, как пройти к гавани.
1
Недавно я обнаружил, что остров Елевферия исчез с карты – скорее всего, местные по кусочкам расковыряли его на сувенирные пепельницы и бусы.