Однако толком вникнуть в происки пришельцев Бродову на этот раз не дали. Только он принялся читать про бедную деревню[43], накрывшуюся с концами стараниями НЛО, как нарисованный Герасим пришел в движение и возвратился Джонни вместе с Гирдом. Воняло от них гадостно, разделочным цехом, однако квачу они унюхали дружно, без всякого труда.
– Ну вот она, мировая справедливость, – горестно посетовал Гирд, скорчил недовольную гримасу и сделался похож на Луи Армстронга, мощно выворачивающего душу в блюзе. – Мы там, внизу, с этой сволочью, а они здесь, с квачей. Черной, альдебаранской! По словам нашего десситского коллеги, все еще нуждающейся в дозревании. Ладно, учтем, запомним. Скоро урожай суборионской дрычи.
– И как только можно квасить эту квачу, – вяло удивился Джонни, вздохнул, поморщился, покачал головой. – Гадость! Хуже еще, пожалуй, только ханумак. И что только некоторые находят в ней? Разве что жуткий отходняк.
Ни Потрошитель, ни дессит никак не отреагировали – бледно-зеленые, натужно дыша, они пребывали в дреме. Со стороны казалось, не во сне – в агонии.
– Ну, ты как, врубился? В первом приближении подкован? – Джонни посмотрел на Бродова, потом на папку в его руках, кивнул. – Ну, и о'кей. Еще пара слов, и ты, как это говорят в этом вашем фильме, дойдешь до кондиции. Итак…
– Пойду-ка я смою кровь, – тактично буркнул Гирд и двинулся по направлению к Герасиму. Однако не кратчайшим путем, а по дуге, с изъятием изрядно квачи из холодильника. Как видно, для предстоящей дегустации на предмет необходимости дозревания…
– Кровь, гуманоид, лучше всего смывать спиртом, – оскалился ему Джонни вслед, слишком уж бодро хмыкнул и глянул невесело на Бродова. – Ты, наверное, уже понял, брат, что дело наше плохо. Земля в Кадастре Галактсовета занесена в Брутальный список, то есть в список дебил-объектов, населенных дикарями. И следовательно, разрешена ее колонизация, освоение и мониторинг. По принципу: хуже, чем есть, уже не будет. В результате планета поделена на зоны влияния, в нашем квадрате «ГЭ» заправляют кабсдохи из скопления Персея. Собственно, как кабсдохи – киноцефалы-вульгарисы, действительно высокоорганизованные существа. Хорошие строители, отличные бойцы, непревзойденные поэты, уважаемые в Федерации. Совсем, совсем не худший вариант, не то что, например, Чешуйчатые Серые, насилующие земных женщин направо и налево. Барбосы эти, поверь мне, не дураки – развили производство этому самому Доггилаверу, затем, после создания фонда, уморили его и в результате оказались при сумасшедших деньгах, причем все сделали качественно, комар носа не подточит. А деньги, как ты знаешь, у нас это сила, причем куда мощнее, чем знание или закон. И вот такая, братец, наша собачья жизнь – кабсдохи, человечество, Его Премудрость Большой Собак и я, ваш покорный слуга, Ответственный Собачник. Лицо, уполномоченное представлять интересы человечества на этой чертовой псарне. А интересы человечества в основном ты, брат, знаешь – жрать, пить, срать, убивать себе подобных, уничтожать все и вся, упиваться своим могуществом. Поэтому и ходим под кабсдохами, еще немного, еще чуть-чуть, и на нас наденут ошейники. – Джонни замолчал, с ненавистью прищурился и неожиданно лукаво подмигнул: – А может, и не наденут. Может, мы им всем дадим пинка. А впрочем, ладно, не будем о будущем, давай о настоящем. Я чертовски рад, брат, что мы все же встретились. Спасибо Руне, она даром времени…
– Кому, кому? – перебил его Бродов. – Ты сказал, Руне?
– Ну да, – усмехнулся Джонни, – той самой симпатичной незнакомке, которая к тебе неравнодушна. Вернее, неравнодушна ко всем нам, правильным хомо сапиенсам. Кто такая, откуда и зачем, один бог знает. Или черт. В общем, тайна, загадка, руна, настоящая заноза в жопе конфедератов. Мы ее так и зовем – Дорной, колючкой. В честь той двадцать пятой гипотетической руны[44]. Впрочем, ладно, довольно про баб, – бросил Джонни взгляд на часы. – С тобой желает пообщаться Большой Собак. Вернее, погутарить со мной в твоем присутствии. Видишь ли, брат, за последние полчаса обстановка здесь кардинально изменилась. Точнее, изменилось соотношение сил на нашей симпатичной планете. Если сволочь одна яйцекладущая, конечно, не врет. – И улыбнувшись светло и возвышенно, он стер с плеча микроскопическое пятнышко. Потом понюхал руку, засопел и глянул в сторону резвящегося Герасима. – Ну что, пошли?
– Пошли. – Бродов не возражал. Герасим и предающаяся дайвингу Му-Му тоже.
Глава 7
– Большой Собак, в принципе, кобель не вредный, – тихо сказал Джонни Бродову, когда Герасим пришел в движение, плавно повернулся и дал проход. – Правда, большой оригинал. И берет не за глотку, давит интеллектом.
За холстом находилась потайная дверь, а за дверью длинный, очень похожий на туннель в метро, коридор: галогеновые лампы, прямоугольники дверей, мощные, напоминающие удавов кабели вдоль стен. Не хватало только пятиконечных звезд, часовых с Калашниковыми и веселеньких плакатов типа: «Цель советских ракетчиков – коммунизм».
– Сюда. – Джонни остановился у ближайшей двери, нажал пальцем кнопку, как видно, вызывая лифт. – Нам недалеко.
За дверью и вправду оказался лифт – все тот же, огромный, напоминающий вагон. И все с тем же квелым троонтом с Асхада, у которого ни члена, ни желудка, одна только телепатия.
– Прош-ш-ш-ш-у, – прошуршал он в мозгах, шевельнул трехпалой рукой и направил лифт конкретно по горизонтали, куда-то налево, беззвучно, малой скоростью.
– Это так называемая Псарня, собачья половина, – шепнул Джонни Бродову, когда они покинули троонта. – Альма-матер киноцефалов, кабсдочья Мекка, официальная резиденция Его Премудрости Кусаки Брыля. Он суперлицензированный Большой Собак и способен к трансмутации, правда, в пределах вида. Ну все, тихо, тс-с-с, заходим.
Путь их лежал к внушительной, напоминающей шлагбаум препоне, по соседству с которой стояла пара здоровенных кобелей. Стояла живописно, естественно, на задних, хорошо накачанных лапах. И статью, и окрасом, и костяком барбосы были как тот рвач у камина, однако, не в пример ему, блистали амуницией – наплечниками, нагрудниками, поножами, портупеями, подвесами с изогнутыми клинками. Смотреть на них было жутко и завлекательно, а гладить, особливо против шерсти, не хотелось. А Джонни кобели знали, причем, видимо, хорошо, так что рычать, кидаться, заливаться лаем даже не подумали, принялись открывать шлагбаум, их мускулистые, с пальцами передние конечности работали сноровисто и быстро.
– Ргав, – или что-то вроде этого сказал им Джонни и, дав не сахарку и не колбаски, а вроде бы отдав честь, тронул за локоть Бродова. – Скоро будем. Это третий периметр охраны.
На втором стояли псы коричневые, во всем желтом, а на первом – белые, видимо, альбиносы, в черной, матово отсвечивающей амуниции. Зоомаскарад здесь был в разгаре еще тот – не для женщин, чад и слабонервных.
Наконец Джонни с Бродовым миновали все препоны, перевели дух и вошли в пятиугольную, открывающуюся не по-нашему, наверх, дверь. За дверью этой, за подобием стола сидела в кресле палевая – сразу видно, сука. Тщательно расчесанная, в приталенном набрюшнике, с браслетами на передних и выбритых задних лапах. По местным доггилаверским понятиям она, наверное, была писаной красавицей.
– Ряв-тяв, ав-а-ва, ры-ры-ры, – с улыбочкой сказал ей Джонни, красавица изящно оскалилась и вежливо протявкала в ответ:
– Ры-ры, ав-ав, ряв-ряв.
Зубы у нее были как сахар, длинный язык как арбуз, нос как кусок стопроцентного антрацита, смазанного наичистейшим маслом. Красавица, фемина, богиня, сердцеедка, сомнений нет.
– Пошли, Большой ждет нас. – Джонни кашлянул, приосанился, сделался суров и направился к шестиугольной, также открывающейся не по-нашему двери. За дверью этой располагался кабинет, просторный, светлый, однако обставленный по-спартански. В единственном кресле за низеньким столом сидел упитанный, внушительного вида боксер – курносый, как это и положено боксеру, со слюнявыми брылями и маленькими, глубоко посаженными глазами. Сунь такому сигару в пасть, надень на череп шпяпу-котелок, и все, можно смело на плакат, многокрасочный, большой, из цикла «Хищный оскал империализма». Или: «Вот оно истинное лицо эксплуататоров трудового народа».
43
Китайская деревня Вуфенг, исчезнувшая без следа на глазах у опешивших полицейских. Исчезло, буквально испарилось все – жители, дома, растения, скот. Не осталось ничего, кроме голых скал и земли. Перед этим из деревни в полицию кто-то позвонил о том, что сверху опускаются мерцающие белые огни, за которыми угадываются контуры огромного летающего объекта. После чего поселок окутался оранжевым светом и натурально исчез.
44
Из Старшей Эдды, бесценного наследия северного эпоса, известно о существовании 24 сакральных символов – рун. Количество и значение их в зависимости от временной эпохи и магической системы может меняться.