– К черту отпуск. Я совершенно здоров, – браво стукнул тесаком кобель. – Ваша Премудрость, стоит вам только приказать…
При этом он скрежетнул зубами, надрывно вздохнул, и стало ясно, что в любимом отечестве его с нетерпением ждут – может, добрая старушка мать, может, сука с резвыми щенятами. И что ради них – мамы, суки и отечества – он готов на все, невзирая на раны.
– Ну вот и отлично, – одобрил его Бриль. – Тогда слушай задачу, информацию к размышлению и устный боевой приказ. – И, видимо, из соображений доходчивости, значительности и секретности, он резко перешел на собачий: – Ряв-ряв-ряв, гав-гав-гав, ав-ав-ав…
Пока Брыль вещал, Джонни нейтрально улыбался, Бродов потихоньку зверел, кобель стоял навытяжку, не шевелясь, и жрал прямое начальство глазами. В них светилась тоска по отпуску…
Наконец командный лай иссяк. Кобель сделал стойку, уважительно кивнул, Собак дернул брылями и перешел на человечий:
– Итак, гуманоиды, представляю вам начальника предстоящей экспедиции охранного подполковника Кобельборза. Он истинный киноцефал, рвач первой категории, субмастер пятого хана тотального боевого кушу. А это, подполковник, ассуры – Собачник и его Старший брат. Прошу любить и жаловать.
– Приятно, очень приятно, большая честь, – подал лапу кобель. – Рад, рад, чертовски рад, надеюсь, гуманоиды, мы сработаемся.
Пальцы у него были крепкие, когтистые, словно из железа, голос мощный, даром что скулящий, дающий оттяжки в бас. И впрямь не подарок, не кобель, а орел, киноцефал-орденоносец, реальный мастер кушу.
– Значит, сработаетесь? – Брыль приложился к своему тазику, мощно долакал, однако вылизывать не стал, резко поставил. – Ну и ладно. Дальше – в рабочем порядке. Вернее, в Зале постановки задач. Все, соратники, все свободны, удачи, процветания и успехов.
Со стороны казалось, что ему нужно было срочно по нужде.
Ладно, тявкнули, гавкнули, рявкнули, прошли предбанник, мимо сучары-секретарши, и по широкому светлому туннелю подались в Зал для постановки задач. Формой он походил на правильную полусферу, внушительными габаритами – на теннисный корт, а цветовым решением и гаммой интерьера – на мокнущее в проруби киноцефалово дерьмо. На стенах сотнями висели голограммы, увековечившие героев, скорее мертвых, чем живых, по центру было устроено надгробие, напоминающее формой московский мавзолей. В целом обстановка была тягостной, муторной и очень непростой, в воздухе, будь ты хоть трижды глух, отчетливо слышалось: никто не забыт и ничто не забыто, у нас хорошая память и острые зубы. А еще у нас длинные лапы. Очень цепкие… В общем, находиться здесь долго, затягивать общение как-то совершенно не хотелось. Хотелось конкретно наоборот. Слава богу, кобель был краток.
– Завтра, гуманоиды, к девяти ноль ноль я жду от вас инициативный рапорт, – властно проскулил он. – А также жду на собеседование этого вашего беглого анунникянина. Лично хочу посмотреть ему в глаза, а то чем больше узнаю гуманоидов, тем сильнее тянет к вашим собакам. Уважаемый Собачник, я надеюсь, вы организуете все это?
«Может, взять его за шкирку? – мысленно озадачил себя Бродов. – А то что-то разбрехался».
«Даже и не думай, – отрезал Свалидор. – По сути дела, он ведь прав…»
– Не беспокойтесь, подполковник, все будет сделано, и в срок, – мило отозвался Джонни. – Вы ведь сказали, мы сработаемся. Завтра к девяти ноль ноль вам будет и инициативный рапорт, и беглый анунникянин, и, быть может, еще что-то в качестве сюрприза.
– Надеюсь, приятного. – Кобельборз кивнул, сухо попрощался и, гремя по полу тесаком, вышел. Джонни и Бродов тоже подались от надгробия подальше, по широкому туннелю, через периметры препон, к вагонообразному лифту с заторможенным троонтом.
– Слушай, а как получилось, что ты здесь? – спросил Бродов уже в конце пути, на половине гуманоидов. – Ну ведь не по объявлению же в газете?
– Так, давняя история. Дед шаман хопи[45], служба в ЦРУ, стечение обстоятельств, дурные гены. – Джонни усмехнулся, лихо подмигнул и взялся за ручки двери, той самой, в тылу Герасима. – Спроси потом у Свалидора, он в курсе. Ну, и как дела тут у нас, у правильных гуманоидов?
Дела у правильных гуманоидов, наблюдаемых в количестве трех душ, были не очень. Кнорр сидел понурившись, но глядя в потолок, всхлипывая, баюкал нос и жалобно стонал. Гирд скучал рядом, держался за ребро и тоже пребывал в миноре и так же на полу. Потрошитель сидел в кресле, разглядывал кулак и голосом человека, честно выполнившего свой долг, вещал:
– Кенту моему по воле Дане-ассурянину рахмат скажите, не резон мне его перед брательником криво подставлять. А то бы я вас сейчас, пидорастов…
Что сотворил бы он с десситом и орионцем, узнать не удалось – вошли Данила и Джонни.
– А, значит, гуманоиды всех рас, объединяйтесь? – мрачно изрек Джонни, выругался матом и сделался нехорош. – Значит, на предмет альдебаранской квачи? Которая уже поспела? А ведь кобель был прав! Трижды прав сей кобель был. Тянет не к гуманоидам, тянет к собакам. А ну, встать! Живо у меня! А ну, блин, равняйсь, а ну, такую мать, смирно!
Даром что полковник, а взревел Джонни мощно, с драйвом, очень по-сержантски. Так что подействовало сразу.
– Ох, что за галактика, что за разумные существа, – по стеночке поднялся Кнорр. – Не гуманоиды – звери.
– А самая мразь – анунникяне, – встал, держась за печень, Гирд. – Тати, мокрушники, бандиты, ворье. Скольких в свое время я отправил на органы…
– Ты лучше заткнись, палач, – выпрыгнул из кресла Потрошитель. – Сейчас у меня сам отправишься на хрен. Малой скоростью…
– Ну что, коллеги по разуму, бузим? Нажрались квачи? – тихо, уже в манере дипломата, с ухмылочкой продолжил Джон. – Все, кончай гулять. На шарике репты, понимаешь, а у вас полнейший бардак. На псарне у Большого порядок-то не в пример. Образцово-показательный. На задних лапах ходят. – И он пальцем показал на нарисованного Герасима. – Причем строем и с песнями…
– Как? На шарике репты? – изумился Потрошитель. – Опять? А я-то думал, что эти врут, свистят, заливают в три струи. – И он с брезгливостью кивнул в сторону потерпевших. – Думал, обидеть норовят…
– Как же, тебя, урку, обидишь, – фыркнул от ненависти Гирд, Кнорр же дотронулся до лепешки носа, охнул и снова заскулил:
– Ох, и галактика. Ох, и гуманоиды.
Хвала аллаху, что его не занимали больше высохшие трузера.
– Ну все, довольно эмоций, – резко поднял боевой дух Джонни. – Даю полчаса на оправку, будем составлять инициативный рапорт. Сопли подобрать, время пошло. А вам, ребята, надо идти, – глянул он на Бродова и сумрачного Потрошителя. – У нас здесь сейчас начнется такое. Давайте, я провожу.
– Приятно было, – кивнул Бродов с сухостью десситу и орионцу. – Пока.
Что-то инопланетные братья по разуму его не впечатлили. Абсолютно. Все, кроме киноцефалов…
А вот Серафима напоследок вдруг потянуло на общение:
– Ну, счастливо оставаться, извините, что не так. Премного вами довольны, бывайте здоровы и богаты. А мы того, до дому, до хаты. Давайте на дорожку обнимемся, по нашему обычаю, по ануннакскому. Ты что это, Черный, нос воротишь? Никак возгордился? Или, может, хочешь, чтобы яйцо вон? Забыл что ли, кто прошлое вспомнит… А, молодец, Черный, мать твою, соображаешь, не забыл. Ну теперь ты иди сюда, Дохлый, давай, давай. Да не ссы ты, мать твою растак, не ссы, не обижу. Ну давай, Дохлый, не кашляй, расти большой. И главное, лопай, давай, лопай, равняй, так твою растак, рожу с жопой. Чтобы была вот как у Черного.
Наконец Серафим иссяк, Герасим крутанулся, тайная дверь подалась, и Джонни сразу повернул налево, в узкий, полого поднимающийся кверху ход. Тускло горели лампы, лениво кружилась пыль, где-то премерзко пищали владыки подземелья крысы. Шли недолго.
– Ну вот и все, – Джонни остановился, – послушайте сюда. Сейчас вы выйдете в подвал, затем в подъезд, ну а уж после во двор. Запомните его, как «Отче наш», ровно как и номер дома. Завтра точно в девять ноль-ноль вы должны быть там рядом с мусорными баками. Мы с Кобельборзом будем вас ждать. Если что-то изменится, я позвоню на сотовый, номер твоей трубы Заноза мне дала. Ну что, братуха, давай. Мы теперь одна семья, сила, нам теперь весело шагать по планете. – Джонни обнялся с Бродовым, крепко поручкался с Серафимом, развернулся на сто восемьдесят и напористо подался вниз. Данила же с Потрошителем двинулись наверх, вперед, дай бог чтобы на белый свет, и скоро они, как Джонни и обещал, попали в объятия подвала. Собственно, как подвала – низенького дровяника. Раньше, до эпохи центротопления, граждане держали здесь дрова, а сейчас, в эпоху краха перестройки, обосновались, как это водится, бомжи. Точнее, бомж – мелкий, видимо, из-за недокорма, мэн с белыми, во всю малиновую рожу, глазами. Молча он вылез из угла, подкатился к двери, открыл замок трехпалой, в грязно-желтой чешуе конечностью:
45
Индейцы хопи, относящиеся к группе пуэбло, являются дальними родственниками мексиканских ацтеков. Известны как авторитетные, видящие и прорицающие. Заканчивают свои дни – их осталось менее десяти тысяч в резервациях на плоскогорьях Аризоны.