То же представление о свободе – у Плотина, осуждающего фатализм стоиков. Человек – господин своих действий, "Свобода извечно заключается в пределах вселенной" (Эннеады. III, 3, 7-1, 255).} Оно лишь должно наблюдать, чтобы была сохранена целость этой природы и всей вселенной, и каждой из ее частей. В этом и заключается всеобщее спасение. {"Божественная справедливость иначе называется всеобщим спасением, ибо она защищает и сохраняет все существа в целостности их природы и на присущем им особом месте" (Имена Божьи, VIII, 9).}
Мы видим, что все эти слова: Провидение, Спасение, Добро и Мир имеют совсем иное значение, чем то, в котором их понимает бесцветный оптимизм. Эти понятия исходят из взгляда на природу, чуждого компромисса и иллюзии. Они требуют бесстрашия сердца и разума, {Ibid., VIII, 8. См. его спокойный ответ тем, кто удивляется или жалуется на то, что "люди, преданные добру, оставляются на произвол происков злых". Одно из двух, – говорит он, – или эти так называемые люди добра направляют свои склонности на земные радости, которые у них отняты; и тогда они "окончательно лишаются" своих не по праву присвоенных качеств и божественной любви. Или они на самом деле любят вечные блага, и тогда они должны радоваться всем испытаниям, которые приводят их к достижению.
Я уже приводил его взгляд на Христа как на "вождя борцов", увлекающего войско на арену борьбы "в сражении за свободу" (Экклезиастическая Иерархия, II, часть 3, 6). Я сблизил эти слова со словами Вивекананды.} которое не столь уже далеко от героизма Вивекананды. но которым лучше умеет повелевать неизменная ясность великой души, соединенной с Единством и сочетающейся с его вечными предначертаниями.
Атмосфера, в которую погружены все идеи Дионисия, в гораздо меньшей степени нравственнная, в обычном смысле слова, чем космическая. И ее температура гораздо ближе к индийской Мистике, чем к простой христианской мысли, которая объединила вокруг Распятого безыменные толпы смиренных и угнетенных. Это – безличный порядок законов природы, сохраняющих энергию, соединяющих и связывающих многообразие элементов. Но порядок Ареопагита имеет то преимущество перед Индией, что заключает в себе нечто от гармонического греческого разума и от римского духа государственной организации. Вполне ясно чувствуется, что Дионисий стремился удовлетворить обоим требованиям: эллинского ума, вскормленного Востоком, и евангельского сердца, осуществляющего мечту принесенного в жертву Спасителя. Он окружил Христа роскошным ореолом александрийских умозрений. Блеск этого ореола иногда немного затмевал Христа. Первые, кого коснулся этот сноп лучей, как Иоанн Скот Эригена, были ослеплены им. Единственный в свой век, кто прикоснулся к этим таинственным творениям и жил в долгом и скрытом единении с ним, причем едва ли не он один мог в то время понимать его язык, – он пил мистический напиток и обрел в нем опасную для ортодоксальной веры свободу духа, опьяненного символами, где буква христианской веры мало-по-малу потонула в океане Единого, безбрежном и бездонном. Через Дионисия, Плотина, Филона проникает е религиозную душу Запада Бесконечность Азии. И тщетно Церковь осуждает ее в XIII в. Она переполняет до краев заколдованную чашу великих мистиков XIV в., наиболее головокружительный из которых, Мейстер Экхарт, был осужден авиньонскими папами.
Понятна поэтому та осторожность, с какой современная Церковь отодвигает в тень, хотя и почитает "Псевдо-Дионисия" – "этого древнего учителя, двусмысленного, темного, малонадежного и опасного", как говорит о нем один из самых талантливых историков западного мистицизма. {Анри Бремон, Литературная история религиозного чувства во Франции, VII. Метафизика Святых, т. I, стр. 148.} Трудно отрицать за ним право на это, с точки зрения ортодоксии, хотя десять веков ортодоксии питались им, и это отнюдь не пошло им во вред. Но нам нет дела до ортодоксии; мы руководимся лишь обаянием великих источников разума и любви, общих всему человечеству, и нам доставила радость возможность увидеть и показать в творении Ареопагита (применяя меткое сравнение Рамакришны) одну из лестниц, ведущих к резервуару со многими гаутами. {Ср. нашу "Жизнь Рамакришны", стр. 93.