- Да ты бабник!
- Нет, что ты. Я - журналист. Ты перепутала.
- Ты - редактор.
- Редактор, бабник, журналист - какая разница? - он нахмурился. - У меня день рождения!
- И что?
- А то, что мне не весело сегодня.
- Ах, как мне жаль.
- Ты могла бы сделать вид, что тебе на самом деле жаль.
- Это правда, глупый Джек. Как мне тебя развеселить?
Он молчал несколько минут, молчал, молчал и заставил встать. Я стояла, каждую минуту готовая сорваться вниз на ледяную землю, что была так низко. Стало страшно.
- Я хочу, - сказал он, - чтобы ты села ко мне на колени.
И я села. Села, потому что стоять было слишком жутко и невозможно. Села быстро, больно вцепившись ему в голову:
- Сумасшедший!
- Зато теперь я счастлив, - он обнял меня за талию и уперся носом в шею.
Волосы выпадали из шапки. Мне было все холоднее. Но город в этот час был так безмолвно красив. И даже Макс был хорош. Я обнимала его крепко, мы пошатывались.
Он так и не поцеловал меня в тот вечер, ничего не было. Временами казалось, что скоро он не выдержит. Но Джеку было тридцать три. В этом возрасте мужчины уже держат себя. Они перерастают множество проблем, испытаний и разочарований. Им нужно расти до этого, понимать себя и женщин через прозрачное стекло опыта. Мы же другие. У нас все происходит сразу, с первого же случая. Научившись говорить, девочка сразу же учится осуждать мужчин. По поводу и без. И только на этом бесконечном суждении и строится вся дальнейшая ее жизнь.
После колеса мы пошли по улицам в неизвестном направлении. Становилось все позднее, время растеклось в желе. Мы так загуляли, что забыли и о холоде, и о часе. А час был поздний. Первой опомнилась я.
- Джек, милый, прости, да, я знаю, что тебя раздражает это имя. Так вот, нам уже пора домой... Мне так точно. Ты не обидишься?
- Мари, дай мне сказать тебе кое-что. Мне не обидно, чтобы ты не сделала. Не знаю, может я и вру, но сейчас мне точно не обидно. Ты могла бы назвать меня Квазимодо, и это было бы само собой разумеющимся фактом. После восьми лет я ни разу не отмечал свой день рождения. До сегодняшнего дня.
Он вызвал нам такси, довел до дома, до дверей. Я так боялась зайти домой. Мой телефон кричал звонками и рыдал СМС от мамы. Сейчас зайду, и она голову мне оторвет. Бедная я, бедная. Но мне так надоело думать о маме, она такая властная порой. А тут я и впрямь виновата. Уже вон как поздно... На проходе между этажами, в полной тишине я взяла Джека за руку, жестом показала, чтоб молчал и прижалась к его лбу губами, потом к уху, потом к щеке: "С Днем рождения, дорогой".
И я отворила дверь, оставив очарованого, милого Макса стоять столбом в темноте лестничного проема.
Вошла в квартиру с холодом в душе. Ноги подкосились. А там мама, даже глаз не сомкнула, не выключала свет, не кричала. Ни-че-го. Стоит и сверлит меня своими огненными глазками, самыми красивыми и самими суровыми на свете. Еще не один миллион лет пройдет, вселенная будет иной, эти звезды умрут и будут новые, чужие, планета канет в холодное забытье, попса не будет мучить ничьих ушей в мертвом пространстве, не будет ни меня, ни другого живого человека, ни даже наших костей. Все пропадет. Все пропадет, но тень моего духа все так же будет трепетать при мысли о ее глазах, об этом ужасе маминого осуждения, так будет вечность.
Самые страшные, в прямом смысле этого слова, минуты моей жизни протекали стоя в крохотном коридоре нашей квартиры, под ее нещадным криком. Как часто я с пяти до восемнадцати лет убеждала себя, что пора отрываться от нее, что слишком большую власть возымела она надо мной, что не дает мне дышать свободно. Так было всегда, безусловно, в разной форме, но всегда. А итог один: пустые слезы. Мне кажется, даже дай она мне полную свободу действий, ни разу ничего не скажи она мне в упрек, не сделай она в мою сторону вообще ничего, я бы и то дрожала перед ней. Потому что она мама. Чтобы она ни говорила, ее сердечко сжимается от мысли обо мне. Каждый мой поступок тревожит ее больше ядерной войны за окном. Ее жизнь зависит от моего существования, и потому она хочет забрать его целиком. Факт, который пугает и радует меня одновременно.
Ночь прошла бессонно. Она закончила на том, что я могу катиться ко всем чертям. Я закончила на том, что еще день, и я укочусь. Она меня до фанатизма любит. Я ее иногда с трудом переношу.
Как хорошо, что ночь уносит за собой все переживания. Как хорошо, что утро приходит чистым. В моей жизни еще не бывало так, чтобы страсти, произошедшие вечером, не улеглись бы утром. На кухне пахло булочками-розачками с корицей. Мама сделала их для меня. Сама почти не ест. Ничего. Лишь стакан кофе с пачкой сигарет. Но сегодня без них, дыма и так хватает. Она ласково попрощалась, оставив жасминовый чай. Ушла на работу, сегодня позже обычного. Я же знаю, что плакала всю ночь без остановки. Опухшие глаза не спасала пудра. Мы отдалились. Не успеваем говорить. Только криком все, руганью.
Собиралась уходить в школу. Написал Джек. Хочет поговорить.
- Что-то случилось? Мне надо идти, на самом деле.
- Ох, ну почему ты всегда уходишь, когда нужна мне?!
- Джек, любимый, мне пора. Напиши все, о чем хочешь рассказать. Я днем приду и все прочту, отвечу тебе.
Положила телефон в карман, прощай, вай фай. Погода была хуже некуда. И если вчера мороз спокойно пробирал мои внутренности, то сегодня беспощадный ветер хлестал мои огрубевшие щеки. Какой зверский март, только первые дни. Я даю весне время. День прошел сумбурно, холодно, неприветливо. Света с Владой заболели и оставались дома. Мы с Катей как-то убивали время в школе. У нас не было учителя по какому-то предмету, а мы под свист карандашей-пуль, которыми отстреливались мальчики, говорили о своем.
- И как же Костя поживает?
- О, не спрашивай. Все сложно с ним.
- Вы вместе?
- Да, конечно, вместе. Я же для него долгожданный новый приз. Он за меня держится, это да...
- Я чувствую, есть некое "но".
- Есть, а как же.
- Колись.
- С ним все просто. Ну, понимаешь, он вроде нужен мне и я ему нужна. Но под час я вижу, что он перегибает палку. Мы словно женаты, и я ему уже сто раз обязана.
- Знаешь, если бы я увидела своего парня с бывшей...
- Только не приплетай Лешу!
Леша - история первой любви. Катина первая любовь? О, что вы, нет. Лешина. Сколько бегал он за ней, сколько они были вместе. Но ни разу она не сказала "люблю". Ни ему, ни нам о нем. Зато мы все видели, как она заботилась о нем, она стремилась сделать его лучше. А их разрыв стал неожиданностью для всех. Катя просто не простила его за...за что-то. Этого мы тоже не знаем. Бросила, значит, было за что. А он по ней сох, сохнет. Еще долго будет, впрочем. Иногда они общаются на уровне друзей. Но..
- Но ведь Косте это не нравится.
- Справимся, - сухо ответила она. - Расскажи про вчера.
- Макс, море, вернулась домой за полночь.
- И это все?
- Немного алкоголя, никого вокруг, колесо обозрения, невинный поцелуй.
- А как же Джек? - она ехидно глянула на меня смущенную.
- Да, Кать, похоже мы обе делаем что-то не так, - улыбнулась я.
Он позвонил мне поздно, уже не помню который был час. Мама улеглась, мы поговорили по душам после ее работы. Она приходила всегда после девяти вечера и часто усталая. Сил на любые ссоры нет, да и мне уже стыдно. Мама прикоснулась губами к моему лбу: "Я так люблю тебя, родная". У меня защемило от счастья в груди. А потом защемило еще раз. Уже не от счастья.
- Мэри, мне нужно поговорить с тобой.
Его лицо выглядело странно хмуро и серьезно. Ярко-зеленые на таком свете глаза показались мне печальными. Он позвонил вдруг, неожиданно и без предупреждения, чего никогда не позволял себе. Да и вообще не так уж часто Джек любил болтать в скайпе.
- Что-то случилось? - я шепотом прервала паузу после его слов.
Джек молчал. Почему он молчит? Что это? Мой вечно веселый, простодушный Джек, который взгляда оторвать от меня не может, теперь уныло водит глазами по комнате.
- Скажи что-нибудь, Джек.
Как часто я прокручиваю в голове тот момент. Я сижу в тиши и полумраке своего островка, на кровати. Смотрю на тебя, ты так прекрасен. И как только могла я подумать, что Макс хоть сколько-нибудь приближен к твоим ресницам пшеничного цвета, что он так же смеется, что неуклюже великие плечи его похожи на твой аккуратный стан?.. Я смотрела на тебя, как старик Сантьяго смотрел на свою большую рыбу. Ты у меня на крючке, вот оно: самое жгучее счастье, иметь тебя, но не иметь возможности дотронуться, дотянуться. Приходится тащить эту рыбу по воде. Но ведь я знала, чем кончается та история...