Вечером Клара выступала в ресторане на Дрезденер-штрассе. Здесь когда-то она впервые слышала страстную речь Августа Бебеля.
Проходя мимо зеркала, Клара оглядывает себя: пожалуй, те, кто знал ее когда-то, могут и не узнать. Постарела? Впрочем, короткая стрижка молодит ее. Ее платье с вышивкой на закрытом вороте и на плече, со сборками и буфами на рукавах — дань моде. Клара терпеть не может «синих чулков» — этих дам, которые считают, что первый шаг к женскому равноправию — мятый костюм и растрепанная прическа.
Да, теперь стало модно болтать о женском равноправии. Никто уже не печатает карикатур на женщин — зубных врачей, усаживающихся на колени пациента, чтобы вырвать ему зуб. Или на женщину-кассира, застрявшую в окошечке кассы из-за своей непомерно большой шляпы.
Как всегда, Клара пользуется богатым материалом, который дают ей письма читательниц «Равенства». Ее слова заставляют кое-кого в зале поежиться, словно от холодного колючего ветерка: похоже, что времена сильно переменились, если такие слова произносятся под сводами «Пантеона»! Речь идет — увы! — не о каких-нибудь культурных, просветительных мероприятиях, чего можно было бы ожидать от такой образованной дамы, как Эйснер-Цеткин, не о «приличных» реформах, а о новом обществе! Новом строе! «…Полную свободу женщине даст только пролетарская революция!» — говорит она.
Впрочем, многие из присутствующих относятся к этим идеям как к пророчествам об остывании солнца: «Когда еще это будет! До тех пор наука что-нибудь придумает». Гораздо опаснее для них призывы к борьбе рабочих за этот строй уже сейчас. Каждый день стачки — черт побери! — это баснословные убытки! А именно в этом, в призыве к активной, бескомпромиссной борьбе, пафос выступления этой женщины! И как угрожающе то что массы — массы! — женщин могут присоединиться к борющимся пролетариям! О, это реальная угроза!
Когда Клара кончает, ей аплодируют все. Никто не хочет прослыть отсталым. «Нежелательно, чтобы она выступила перед моими рабочими. Пусть лучше где-нибудь в другом месте», — думают многие.
— Фрау Цеткин, вас ожидает молодой офицер, — сообщил портье, подавая Кларе ключ от номера.
Офицер! Военнослужащие не имеют права посещать политические собрания. Значит, он не мог быть в «Пантеоне»…
— Попросите его пройти в ресторан…
В ресторане она усаживается за столиком у окна.
К ней подходит молодой человек в новеньком мундире. И сам весь словно бы новый: тщательно приглаженные бронзового цвета волосы ярко блестят, пробор в них безупречен. Офицер сдвигает каблуки, держа новенькую фуражку на сгибе локтя левой руки.
— Вольно, — шутливо командует Клара. — Вы, молодой человек, кажется, приняли меня за фельдмаршала?
— Никак нет, фройляйн Эйснер!
— Боже мой, Нойфиг. Георг… или Уве?
— С вашего разрешения, Уве.
Теперь, когда он улыбается, показывая неровные зубы, она окончательно узнает его:
— Садись, Уве! Каким образом ты уже офицер?
— Мне двадцать четыре, фройляйн Эйснер, виноват, фрау Цеткин.
— Вот как! Значит, ты служишь кайзеру в рядах…
— Тяжелая артиллерия, фрау Цеткин. За ней будущее.
— А кроме артиллерии, ты ничего не видишь в будущем, Уве?
Он молчит, принимая ее вопрос за шутку.
— Как отец, Уве?
— Отец скончался год назад. Да, фрау Цеткин. Очень, очень печально.
— Твой отец был деятельным человеком. А где Георг?
— О, Георг уехал чуть ли не с похорон! Даже не дождавшись, пока войдет в силу завещание. Он потом уже написал мне, что отказывается от владения фабрикой.
— Жестяная посуда?
— Видите ли, фрау Цеткин, сегодня это посуда, а завтра что-нибудь другое: Германия должна вооружаться!
— Ну а Георг тоже помогает Германии вооружаться?
— Нет, он просил выделить его денежную часть наследства, чтобы закончить образование в Мюнхене. Но так его и не закончил.
— Чему же он учился?
— Ах, фрау Цеткин, боюсь, что брат всегда будет неудачником! Он учился живописи! Но, на мой вкус, в его картинах мало толку. В них смещены все пропорции. Клянусь вам, я видел на братнином холсте духовную особу, у которой не две, а целых восемь рук… И еще я думаю, что это не очень порядочно — изображать кайзеровских офицеров в виде гусаков! С касками на головах и в мундирах.
Клара прячет улыбку.
— А как же ты попал в армию?
— Тут сыграл роль наш гувернер Жиглиц. Отец послушался его и отправил нас в военное училище. Но Георг тут же удрал.
Клара смеется:
— Узнаю Георга. Поужинай со мной, Уве!
— Благодарю. С удовольствием. Что вы пьете, фрау Цеткин?..