— И у них, у этих господ, вы, госпожи феминистки, вымаливаете милосердие к женщинам? Никогда женщины-пролетарки не унизятся до этого. Не мужчина вообще их враг, а лишь угнетатели, безразлично, к какому полу принадлежат эти сильные мира сего! Когда тебя хватают за горло, тебе все равно: душит мужская рука или женская!
И если среди грабителей с большой дороги редки женщины, то их немало среди класса капиталистов! Свободолюбивые германские работницы вместе с пролетариями всего мира станут под знамена социалистов!
Клара опускается на стул в шуме аплодисментов.
Берта спокойно, одергивая свой мужской пиджак, подымается за столиком и, картинно подняв руку, начинает:
— Я позволю себе пока только одну реплику: госпожа Клара Цеткин блестяще защищала здесь доктрину социал-демократии и воздвигла непроходимую стену между имущими и неимущими женщинами. Но не является ли эта стена мифом, разлетающимся от прикосновения действительности? В самом деле… — Берта обегает зал быстрым взглядом, перед тем как выбросить свою козырную карту, — разве не баронесса Ган была инициатором создания «Убежища святой Магдалины»? Разве не эта уважаемая дама и ее подруги на свои личные средства воздвигли прекрасное здание для приюта падших женщин, в котором эти жертвы преступных мужских устремлений возвращаются к трудовой жизни?
В зале воцаряется тишина. Диспут становится диспутом. Сейчас все зависит не только от убедительности ответа Клары, но и от ее тона.
— Поступок баронессы Ган благороден…
Легкое движение проходит по залу: Цеткин отдает должное аристократке!
— …но поступок этот, как и всякая филантропия, при всех своих добрых намерениях, которыми, как известно, вымощена дорога в ад, ни в какой степени не решает проблемы. Места на панели, освобожденные питомицами приюта, немедленно заняли другие женщины! Проституция — такой же неотъемлемый спутник капиталистического общества, как эксплуатация рабочих. Что касается «преступных устремлений мужчин», то… Прошу прощения, фройляйн Топиц, вы, конечно, не знаете ночной жизни большого города. Но мне часто приходилось вместе с работницами ночных смен возвращаться поздно домой. Смею вас заверить, что носители «преступных устремлений» являются отнюдь не пролетариями, а господами буржуа! Будьте же справедливы! К ним, к этим хищникам, покупающим не только труд женщины, но и ее тело, обращайте свой гнев, фройляйн Топиц!
В зале шум, аплодисменты. В настроении собрания чувствуется некий перелом.
Диспут продолжается… Насчет «семейного рабства» многие давно имеют свое мнение. Чем ужаснее выглядит «мужчина-угнетатель», для которого Берта не скупится на черную краску, тем более нарастает хотя вполне благопристойный, но несколько все же легкомысленный говорок где-то в рядах… И вдруг в патетическом месте речи фройляйн Топиц раздается громкий женский голос, с издевкой провозглашающий:
— Позор людоеду-мужчине!
Звонок председательницы обрывает смех. Но пафос Берты несколько сник. Этот выкрик был как бы проколом шины, которая быстро теряет свою упругость.
Председательница предоставляет слово актрисе Кете Дитрих. Да как же Клара не узнала Кете Дитрих, которой не раз аплодировала в «Берлинербюне»! Талантливая актриса, известная своим смелым образом мыслей!
Кете не против того, чтобы бороться за права женщины в том обществе, в котором мы живем. Реформы? Да, и реформы. Но могут ли они дать действительное освобождение женщине-труженице? Жервезе, скажем, из романа Золя? Или прачке Терезе из пьесы нашего современника?
Кете продолжает свою мысль, говоря об образах женщин, которые ей приходилось воплощать на сцене. Она заканчивает выступление словами сомнения: не уводит ли женщину в сторону от настоящей борьбы программа феминисток? Не подставляет ли вместо истинного врага врага мнимого — «изверга-мужчину»?
— Пресловутые три «к» сочинены мужчиной! — кричит кто-то из угла.
— Да, но каким! — уточняет с места Клара. Громкий хохот раздается в зале: это выпад против самого кайзера, автора изречения.
С поддержкой Топиц выступает жена акционера горнорудных компаний. Перья на ее шляпе колышутся, когда она риторически вопрошает:
— Кто принесет женщине свободу?
— Кайзер! — раздается смешливый мужской голос из задних рядов.
Люди покидали ресторан, расходясь в разные стороны.
Кете пригласила Клару поужинать. У нее собрались актеры, театральные критики и художники — среда, знакомая Кларе по Парижу. Все они были друзьями «Равенства», считая, что газета часто и правильно подымает темы искусства.