…По ступеням рейхстага подымались в одиночку, парами, группами. Негромкий разговор, обмен приветствиями, на ходу брошенная фраза, хмыканье, пожатие плеч… Все это так знакомо Лангехансу. Как и сдержанная манера — ему она всегда кажется высокомерной — сторонников Тельмана и Пика.
Со своего места Зепп отлично видит зал. Он медленно заполняется. Когда все уже на местах, эффектно, строевым шагом проходят на свои места «коричневые». Они маршируют, словно на плацу. Их коричневые рубашки и бриджи отлично сидят на них. Вот капитан Геринг — Толстый Герман. По мнению Зеппа, он только исполнитель. Зато безотказный. Он слишком земной, слишком плотский. Особенно рядом с доктором Геббельсом — этот вовсе не от мира сего! Он весь состоит из одной идеи и рта до ушей. Лей — ну, этого пьянчугу Зепп не одобряет. Но, вероятно, движению столь глобальному нужны и такие. «Коричневые» рассаживаются в порядке, безусловно, определенном заранее.
Начинается процедура. По положению, заседание рейхстага должен открыть старейший депутат его. Неужели это сделает Клара Цеткин? Конечно, немецкие пролетарии жаждали бы увидеть свою Клару здесь. Лангеханс отлично понимает всю опасность ее появления. О, госпожа Цеткин! Будь она помоложе и поздоровее…
Гулко пробили все часы рейхстага: на всех этажах. Три. Три часа пополудни. Тридцатое августа 1932 года…
В зале тишина. С каждой секундой она становится все более глубокой.
На ярко освещенной сцене произошло что-то: все взгляды устремились туда. Медленно, тяжелым шагом выходила Цеткин…
«Наша Клара», — пронеслось по рядам слева.
Все поднялись на левых скамьях. Согнув правую руку в локте и сжав кулак, коммунисты слитно, громко, словно ими был полон весь зал, возгласили: «Рот фронт!» Еще раскаты голосов не умолкли, снова: «Рот фронт!» И еще: «Рот фронт!» Эти два раскатистых «эр» так грозно звучат!..
И, начиная с этого мгновения, Лангеханс следил за Цеткин так пристально, словно каждое ее движение угрожало ему лично. Одновременно он бросал взгляды на коричневорубашечников. Лица некоторых постепенно теряли самодовольное выражение. В чем дело? Неужели одно появление старой, немощной женщины могло их обеспокоить?
Цеткин подходит к столу и опускается в председательское кресло. Сейчас она произнесет предписанную формулу открытия заседания. И всё.
Но Клара поднялась.
Вот чего опасались «коричневые»! Ее слова! Ну сейчас она им воздаст!
Он не слышал ее много лет. За эти годы она стала старухой. Но сейчас… Сейчас, когда она говорит, что-то прежнее, неистовое, кипит в ней и преображает ее!
Не старость, а гнев и презрение изменили ее лицо. И сделали ее глаза такими горячими и острыми.
О чем она говорит? Она говорит об ужасах и бедствиях, которые затмят убийства и разрушения последней войны. Словно Кассандра, она пророчит гибель. Гибель капитализма! Возможно ли? Что это? Упрямство или дар прорицания? Она проклинает! Да, с трибуны рейхстага она в лицо правительству бросает страшное обвинение: она говорит о пролитой крови, которая неразрывно связала это правительство с фашистами-убийцами… Она назвала их убийцами!
Зеппу становится не по себе. «Коричневые» сидят неподвижно, обратив к трибуне лица, желтоватые от курения и пива, а может быть, от этого бокового освещения.
Странная иллюзия!
Ему видится, ясно видится: в креслах не люди, а раскрашенные куклы из желтоватого воска. Точь-в-точь в гамбургском паноптикуме с его экспозицией знаменитейших преступлений века. Зепп узнает знакомый запах воска, нагретого дыханием толпы, и ощущает специфическую духоту зала. И слышит бесстрастный голос гида: «Убийцы-фашисты — в зале рейхстага! Справа Роберт Лей. Посередине — Герман Геринг. Обратите внимание…»
Голос гида какой-то металлический, словно слова произносит не человек, а машина, которую уже нельзя остановить…
Сейчас он дойдет и до него, Зеппа… Он уже слышит: металлический неумолимый голос называет его имя и прозвище, которое звучит так издевательски! Ведь они все — восковые фигуры из панорамы паноптикума. Выставленные на обозрение толпы… Преступники века! Да что это? Почему? Почему он с ними? Он не имеет ничего общего… Зепп хочет вытащить свастику из петлицы визитки, выбросить ее прочь. Отречься. Но пальцы не слушаются его. Восковые пальцы…
Зепп вытирает платком холодный пот со лба. Может же такое померещиться? Просто он слишком проникся словами этой женщины. Она говорит о гибели всего их мира, мира его, Зеппа.
Клара окинула взглядом зал. Они были здесь, на депутатских местах справа. Они выделялись резким коричневым пятном. Все депутаты гитлеровской фракции явились в коричневых рубашках. В форме СА — «Штурмабтайлунг» — штурмовых отрядов. Это была демонстрация: деятельность СА была запрещена, и совсем недавно это запрещение отменено правительством. Коричневое пятно расплылось почти на все места справа.