И чего только не было на столе, который он с небывалым для него проворством собственноручно накрыл для такого, как он выразился, счастливого случая…
С увлечением Гейнц стал рассказывать о нововведениях, которые он затевает в «Павлине». Слова «современно», «в духе времени», «эпоха требует», произносились Гейнцем с важностью, насмешившей Клару.
Но зачем он говорит это?
— Я всегда любил тебя, Клара. Теперь наконец я могу тебе сказать: будь моей женой! Ты будешь со мной как у Христа за пазухой, я тебе обещаю! Это как в Дрезденском банке — с гарантией! Ха-ха!
Его сипловатый хохоток вдруг оборвался. Он прочел ответ на ее лице! Он все понял… Кроме главного! Главного для нее: теперь она уже никогда, ни за что не обратится к нему с просьбой, ради которой оказалась здесь!
Организация добыла нужную сумму, чтобы внести залог за Осипа Цеткина. Но залог не потребовался. Дело было решено без проволочек. Определением суда «государственный преступник Осип Цеткин тридцати двух лет от роду, выходец из Одессы», как «персона нон грата» — «нежелательный иностранец» — подлежал изгнанию из страны… Ему было дано 48 часов, чтобы собраться.
Осипу вернули шнурки от ботинок, подтяжки, мелкие деньги, и он расписался в их получении.
Рассчитавшись таким образом и с городской тюрьмой в Лейпциге, и со всей империей Железного кирасира, Осип тут же подумал, что может оставить здесь свое счастье, если Клара не последует за ним. Пусть не сразу. Потом. Но он должен знать это…
Стоял ненастный день ранней зимы.
У извозчичьей биржи ждала Клара, мелкий дождик барабанил по ее раскрытому зонтику. У Осипа на плече висел рюкзак. Тот самый, с которым они ходили в горы. Иногда в нем под консервными банками лежали листовки…
— Ты приедешь ко мне в Париж?
— Приеду.
— Как только будет возможность, я вызову тебя.
— Вызови, даже если ее не будет.
— Я буду писать тебе.
— И я тебе.
— Я люблю тебя.
— И я тебя…
Двухэтажная коробка омнибуса внезапно выплыла из серой пелены дождя.
Настала пора писем. Письма Осипа поддерживали ее, как пловца держит волна. Он писал ей о городе великих революций и великих контрастов. Писал с острой наблюдательностью опытного журналиста и с жаром влюбленного.
Клару предупредили: возможен арест. Железный кирасир уже протянул лапу к «зловредной девице, связавшейся с опасными элементами общества»…
Однажды у ворот виллы она увидела Гейнца. Он ждал ее.
— Здравствуй, Гейнц! Как ты живешь? Твои конкуренты еще не выщипали перья у твоего павлина?
— Здравствуй, Клара! Ты все такая же насмешница.
— С какой стати мне меняться?
— Я ждал тебя здесь, Клара! Мне надо сказать тебе… Не думай, что я перестал быть твоим другом из-за того, что ты…
— Что ты, Гейнц! Я ценю дружбу.
Они дошли до скромного заведения с матовым фонарем над входом. Внутри было тепло от жаровни, пахло кофе и свежим тестом.
— А ты изменился, Гейнц.
— Понимаешь, Клара, состояние накладывает обязательства…
— Перед кем, Гейнц?
— Перед кем? Гм… Ну хотя бы перед памятью дядюшки. Разве я вправе пустить все прахом?
«Да, ты все-таки пойдешь по дорожке, проложенной дядюшкиным завещанием», — с сожалением подумала Клара.
— Понимаешь, Клара, ко мне ходят разные люди. И я слышу, о чем они говорят. Например, советник Прутш… Готовятся аресты… Наверное, тебе надо уехать, Клара.
— Наверное, Гейнц. Этого надо было ожидать. Я аккуратно читаю газеты, в которых печатаются объявления. Знаешь: «Требуется воспитательница… знание языков, диплом…» и все такое.
— Это далеко? — спросил он печально.
— Конечно: Австрия, Италия…
Он покачал головой сокрушенно: для него «Павлин» был всем миром.
— Я всегда твой друг, Клара. Не забывай этого, пожалуйста.
…Уходила назад покрытая снегом долина Плейсы, потом потянулись отроги холмов и буковая роща. И простучали колеса по мосту над безымянной речкой, такой неширокой и скромной, что она напомнила ручей Видербах в ее родных местах.
Уходил назад мир ее детства, ее юности, ее молодости. Мир ее родины.
Изгнание и возвращение
«Согласно Вашему указанию я возобновил давнее знакомство с русским, Осипом Цеткином, о котором уже имел честь доносить Вам, как о закоренелом и опасном стороннике самых крайних политических взглядов. Будучи опытным пропагандистом марксизма, Цеткин вербует своих сторонников не только из среды так называемых пролетариев, но имеет успех также у некоторых интеллигентов, из моды или авантюрных стремлений примыкающих к движению социалистов…»
Написав эти строки, Людвиг Тронке почистил перо и немного подумал… Хочешь не хочешь, а сообщить о приезде Клары к Цеткину придется.
Вздохнув, Людвиг продолжал выводить ровные, без нажима строчки: «Клара Эйснер, ныне Цеткин, подпала под влияние своего мужа. Впрочем, еще до знакомства с ним она участвовала в кружках молодежи, занимавшейся социальными вопросами и штудировавшими запрещенную литературу. Вышеуказанная Клара Цеткин, обладая живым умом и способностями, имеет все шансы для вхождения в круг опасно настроенных интеллектуалов…»
Тронке подумал, что тут уже делать нечего: такие, выбрав путь, не сойдут с него. Скорее часы на ратуше Лейпцига пробьют тринадцать, чем Клара отступится от Осипа.
Людвиг Тронке, немец по национальности, долго жил в России, где отец его представлял фирму швейных машин. Там он сошелся с революционно настроенными студентами. Людвиг Тронке согласился быть агентом политической полиции не из-за куска хлеба. И не по идейным соображениям: он был глубоко аполитичен.
Малопочтенное занятие привлекало его совсем другим. Людвиг был завистником… Он завидовал бесстрашию «ушедших в революцию». Он смутно угадывал, что эти люди живут духовными радостями, недоступными ему…
Царская охранка держала под наблюдением русских эмигрантов в Париже. Содержательные донесения агента о супругах Цеткин были полезны. Они доказывали, что руководители царской охранки не ошиблись, обратив свое внимание на молодого «выходца из Одессы, ведущего преступную пропаганду среди французских рабочих, а также политических эмигрантов всех национальностей».
О том, что ее агент работает одновременно и на немцев, русская охранка просто не знала…
Осенью 1883 года супруги Цеткин полной грудью вдыхали воздух Парижа…
«Дорогая моя Мария, — мысленно обращалась к подруге Клара. — Я счастлива! И мне кажется, что все вокруг просто пропитано счастьем. Город показался мне давно знакомым. Он вставал передо мной со страниц любимых книг. Я узнаю широкие авеню и платановые аллеи, маленькие площади, уставленные старыми домами с крохотными балкончиками. Может быть, то, что Осип рядом, окрашивает все окружающее радостью!»
Клара быстро вошла в мир мужа. В тесный круг руководителей Французской рабочей партии. Она познакомилась с Жюлем Гедом, в то время вместе с Полем Лафаргом возглавлявшим партию. С глубоким интересом слушала Клара его рассказы о свиданиях с Марксом и Энгельсом в Лондоне. Клара восхищалась эрудицией Геда, его речью, обдуманной и изысканной.
Но более по душе пришелся Кларе Поль Лафарг. Какой непримиримостью он загорался, когда выступал против попыток пересмотреть революционное учение Маркса!
По-настоящему подружилась Клара с Лаурой Лафарг, дочерью Карла Маркса.
Именно в это время Клара и Лаура, хорошо знавшие трудную участь женщин-работниц и жен рабочих, пришли к мысли о создании организации по работе среди женщин.
Клара и Лаура — первые общественные деятельницы, которые противопоставили буржуазной филантропии организацию женщин-пролетарок.
В Сен-Антуанском предместье был в то время квартал, заселенный вышивальщицами и кружевницами. Лаура и Клара приходили в их семьи, рассказывали о Марксе, о его учении.