— Занятная теория, — усмехнулся Андрей. — А как же те, кто долго учился, многого достиг в своей профессии и волею судеб оказался на улице? Им тоже улицы подметать прикажете?
— А это уж личное дело каждого — улицы подметать или обратно на свою горку карабкаться, — в сердцах отмахнулась Фаина. — Слушаешь ты, а не слышишь. Разве я об этом с тобой говорила?
Санитарка подхватила свое ведро и направилась к двери, обиженная непониманием. Но в этот момент в палату вошла Алена.
— Доброе утро, — рассеянно улыбнулась она Фаине, и лицо ее, обращенное к пациенту, тут же приняло холодное выражение.
Это было так ей несвойственно, что заинтригованная Фаина мгновенно притормозила, поставила ведро и, достав из кармана чистую тряпочку, принялась тщательно протирать батарею.
— Сейчас я вам сделаю укол, — сухо произнесла Алена. — В десять часов у вас массаж, а в одиннадцать тридцать пойдете на ЛФК.
— А по-русски вас изъясняться не научили? «ЛФК», — передразнил Шестаков.
— Это всего лишь лечебная физкультура, — сдержалась Алена.
— Вот так и говорите! — оставил он за собой последнее слово.
Алена поджала губы и вспыхнула румянцем.
— Спиной ко мне повернитесь, — сказала она, выпуская из шприца высокий фонтанчик, и в голосе ее прозвучало некое злорадство.
Андрей дернулся было на бок, и задремавшая боль, мгновенно очнувшись, пронзила спину когтистой лапой.
— Лежите, лежите! — испугалась Алена, увидев его исказившееся лицо. — Я вас сейчас в ногу уколю…
— А сразу в ногу уколоть нельзя было? — разозлился Андрей. — Или очень захотелось на жопу мою посмотреть?
— Я могла бы вам ответить, что укол в ягодицу менее болезненный и более эффективный. Но перед лицом такой несокрушимой проницательности остается только смущенно промолчать…
— Извините, — буркнул он.
— Извиняю, — легко согласилась Алена, — поскольку вы больной, а болезнь, она, как известно, и скотину не красит.
И пока Шестаков переваривал информацию, соображая, принять ли ее за оскорбление или отнести на счет народной мудрости, Алена гордо удалилась. Решив, что это все-таки оскорбление, да еще и публичное, Андрей запоздало разгневался и даже хлопнул ладонью по одеялу:
— Вот сучка!
— А ты, друг ситный, эту девочку не обижай, — заступилась Фаина. — Эта девочка дорогого стоит. Таких, как она, раз-два — и обчелся.
— Да бросьте вы чепуху молоть! — досадливо отмахнулся Андрей. — Нашли тоже уникум.
— Хоть брось, хоть подними, — не отступала Фаина. — У нее сердце золотое. И я тебе эту девочку в обиду не дам.
— Послушайте, любезная! — потерял терпение Шестаков. — Направьте свой боевой задор по другому руслу. Я эту вашу дорогостоящую подопечную не знаю и знать не хочу! И уж тем более не собираюсь мотать из-за нее свои нервы. Боже меня от этого упаси…
5
Как уж там получилось, неизвестно (как это вообще получается, хотелось бы знать?), но только все отделение уже ведало, что Ленка Силантьева влюбилась в «крутого» из отдельной палаты. И то ли оттого, что Алену любили, нещадно пользуясь ее добротой, безотказностью и искренним стремлением помочь иногда и в ущерб себе, то ли от неистребимого человеческого желания сунуть нос в чужие дела и устроить их на свой лад, а может, от неодолимого интереса к великому таинству любви, но только «травма» бурлила и волновалась, пребывая в веселом подъеме и даже некоторой ажиотации.
Это был спектакль для двух героев, где вдохновенный зритель не просто играл в массовке, а являлся к тому же режиссером, сценаристом и рабочим сцены. И Алена, захваченная водоворотом всеобщего участия, уже и сама поверила, будто что-то действительно происходит не только с ней, но и с ним, с Андреем, придавая каждому слову, взгляду, движению особый смысл, значение и намек.
Ее неудержимо тянуло в отдельную палату, и она использовала любой предлог, реальный и выдуманный, чтобы там появиться, оправдываясь тем, что ведь Викентий Палыч сам просил присматривать за VIP-пациентом, как за близким родственником.
Дома, поздними вечерами, угомонив непоседливую Мими, которая спала в ее комнате (маленький Сашенька обитал у Вали), Алена ложилась на свою узкую кровать и думала, думала, думала об Андрее. Она представляла себя в кольце его рук, ощущая щекой не подушку, а теплую жесткость мужского плеча, слышала горячий, прерывистый шепот, и вздрагивала, и замирала, рисуя себе смелые, виденные на экране и ни разу в жизни не испытанные прикосновения.