Почему-то Ладягин им сразу поверил. Не похожи были эти двое на суровых, насупленных и довольно обглоданных врангелевцев и РОВСовцев – обеспеченные, уверенные, расслабленно-спокойные. И в то же самое время было совершенно ясно – эти двое могут быть прямо-таки беспредельно опасными, если их разозлить. Особенно – молодой красавец с жутковатыми глазами. Кто же он такой, подумал Ладягин. Не лезу ли я головой в капкан?
– Вы не лезете головой в капкан, Владимир Иванович, – улыбнулся Гурьев, и Ладягин от неожиданности подпрыгнул на сиденье, вытаращив на спутника свои зеленовато-карие очи. – Никто из наших друзей и сотрудников не только ни в чём не нуждается, но и не испытывает при этом никаких проблем со своей совестью и внутренним чувством справедливости. Согласитесь – по нынешним весьма несентиментальным временам это не так уж и мало.
– Это звучит многообещающе, – осторожно и скупо улыбнулся в ответ Ладягин. – И на себя лестно такое примерить, весьма лестно. А вы что же, мысли читаете?
– Да, немного, – кивнул Гурьев. – Мимика, жестикуляция, движение глаз. Для человека искушённого – исчерпывающе красноречиво.
– Впечатляет, – вздохнул Ладягин. – В том числе откровенность. Ну, с друзьями – более или менее понятно. А что насчёт недругов?
– Недругов у нас с каждым днём всё меньше и меньше, – просиял Гурьев. – А друзей – всё больше и больше. Мы много работаем, Владимир Иванович, и добиваемся нужных нам результатов. Но вот настал такой момент, когда без вашей помощи нам никак не обойтись. Вы не думайте – у нас для вас, кроме револьверов-пистолетов, немало увлекательных занятий найдётся. Ручаюсь – не пожалеете.
– Спасибо, – вежливо поблагодарил Ладягин, не собираясь жадно заглатывать наживку целиком. Чем, кажется, привёл своих визави в изумительное и даже где-то игривое расположение духа.
Ладягин с любопытством разглядывал поместье, судя по всему, довольно обширное и процветающее. Правда, источники этого процветания пока оставались не слишком ясны, но ему не казалось это в настоящий момент сколько-нибудь определяющее важным. Производственные помещения, где ему предстояло стать полновластным хозяином, воистину не оставляли ни малейшего шанса попривередничать: новейшие дорогущие станки, немецкие и швейцарские, электричество, освещение, чистота, зеркально-гладкий нескользкий пол, вентиляция – фабрика будущего, да и только!
– Если что-то понадобится, литература в особенности – Королевская библиотека к вашим услугам, Владимир Иванович. Утром оставляете заказ, вечером получаете – даггеротипированный, проектор вот тут. Если захотите, точно такой поставим в ваши жилые покои.
– Вы что же, мне здесь и жить предлагаете?! – поразился Ладягин.
– Ну, разумеется, – с непоколебимым спокойствием пожал плечами Гурьев. – К чему же лишние неудобства? Поставим вас на довольствие по полному списку, оборудование ваше размонтируем-смонтируем, если что из него вам понадобится, сарайчик ваш починим и законсервируем – кто знает, может вам у нас со временем надоест, захотите снова на вольные хлеба.
– И отпустите? – недоверчиво усмехнулся Ладягин.
– Я же говорил, что мы наших друзей не обижаем. Наоборот. Защищаем и всемерно поддерживаем.
– Ну, коли так…
– Замечательно. Я знал, что вам тут придётся по душе. А теперь идёмте обедать-ужинать – познакомлю вас с хозяйкой.
– С хозяйкой?! – опешил Ладягин. – А как же… А вы?!
– А я тут распоряжаюсь. От имени и по поручению, – опять, очень по-доброму, улыбнулся Гурьев.
– Так я… не в форме, – попытался отбояриться Ладягин.
– Это совершенно не воспрепятствует, – твёрдо пресёк его поползновения Гурьев. – У нас тут натуральное хозяйство, всё под рукой, в том числе и конфекцион [10] на всякий непредвиденный случай. Конечно, не Сэвил Роу [11], но в первом приближении – в самый раз.
Ещё полминуты назад Ладягин совершенно не собирался уступать, но – любопытство взяло верх:
– Ладно. Ну, вы, Яков Кириллович, прямо – дредноут!
– На том стоим. Прошу!
Убранство особняка – скорее, даже дворца – не подавляло, а располагало к себе. Ладягин, отнюдь не избалованный роскошью на протяжении всей своей пёстрой и нелёгкой жизни, был – в который уже раз – приятно удивлён и заинтригован. А потом – и вовсе остолбенел, увидев молодую женщину совершенно неописуемой красоты, радостно сбежавшую по парадной лестнице им навстречу, на мгновение прильнувшую к Гурьеву так, что сразу же и без слов всё сделалось Ладягину совершенно понятно.
– Здравствуйте, Владимир Иванович, – улыбнулась Рэйчел, приветствуя его по-русски, чем окончательно добила, и протягивая Ладягину руку. – Сердечно рада приветствовать вас в нашей маленькой кают-компании. Добро пожаловать на борт.
– Я тоже очень рад, миледи, – пробормотал смущённый, растроганный и восхищённый Ладягин. Осторожно пожимая мягкую и тёплую руку Рэйчел, он вдруг отчётливо понял: ему, чьи отношения с женщинами всегда складывались крайне непросто, – для подавляющего большинства из них он был слишком умён, слишком талантлив, слишком застенчив поначалу и безудержно страстен и требователен потом, – эта женщина, с лицом и голосом ангела, сошедшего с небес, до краёв наполненная поистине неземным светом, искрящаяся и переливающаяся любовью и нежностью к мужчине, которому безраздельно принадлежит, станет – как и для всех остальных своих… подданных – настоящим, надёжным, верным, отважным и преданным, самоотверженным другом. Окончательно растерянный и немного подавленный обрушившимися на него за сегодняшний день впечатлениями, Ладягин перевёл на Осоргина беспомощный взгляд и встретил мудрую, понимающую улыбку.
Обед прошёл непринуждённо и весело, и Ладягин почти не заметил, как застолье перешло сначала в ужин, а затем в некое подобие дружеской бурсацкой попойки – после того, как дети и женщины отправились почивать. Ладягин превосходно понимал, что его проверяют по всем статьям, и решил ни за что не ударить в грязь лицом. Когда выпито было уже всё, что можно, что нельзя и даже то, что совершенно невозможно ни в коем случае, Ладягин, нисколько не потерявший ни связности рассуждений, ни присутствия духа, предложил Гурьеву закрепить собственность на особенности конструкции пистолета патентом и вызвался тут же его написать, что и проделал к вящему удовольствию присутствующих. И, поймав на себе абсолютно трезвый, весёлый и восхищённый взгляд «шефа», как уже окрестил Гурьева про себя, Ладягин весело подмигнул в ответ. И понял, что принят в команду.
Правда, проснувшись утром, вовсе не смог припомнить, как, когда и каким образом оказался в кровати, да ещё и в очень приятной на ощупь шёлковой пижаме. Слегка оконфузившись данным обстоятельством, Ладягин встал, умылся, побрился новеньким станком с лезвиями «Жиллет», оказавшимся на умывальнике в запечатанном виде, вместе с кисточкой и кремом, а также знаменитым одеколоном «4711» и, облачившись в давешний костюм, надо признать, более чем приличный, спустился в столовую. Компания вчерашних знакомцев была уже в сборе, включая тотчас же представленного Ладягину пожилого господина, оказавшегося генералом Матюшиным, коего язык не поворачивался назвать «бывшим», и русского священника, и прежде знакомого инженеру, правда, довольно шапочно. Компания приветствовала Ладягина радостными возгласами и сияющими улыбками, снова смутившими его: он никак не мог уразуметь, чем же, чёрт подери, вызвано такое всеобщее к нему явное и недвусмысленное расположение.
Ладягин прекрасно понимал, что расположение это, несмотря на некоторую свою необъяснимость, тем не менее, вполне бескорыстное и совершенно искреннее. Понимал он и то, что им, в общем-то, откровенно, хотя и совершенно не во зло ему и не во вред, манипулируют. Легко и просто сходящийся с людьми, вызывающими у него симпатию своей безыскусственностью и несклонностью ко всякого рода аффектации, Ладягин и по отношению к сидящим за этим столом чувствовал себя так, будто находится в окружении стародавних друзей и добрых приятелей. Отлично развитая интуиция безошибочно подсказывала ему, что эти люди нуждаются в какой-то его помощи – правда, в какой, Ладягин терялся в догадках. Однако же, как всякий настоящий и природный русский человек, в характере которого принцип «для любимого дружка и серёжку из ушка» занимает едва ли не главенствующее место, он понимал, что, во-первых, его никто никогда ни о чём не попросит, пока он сам не предложит своё участие, и, во-вторых, ни словом, ни взглядом не попрекнёт, ежели он ничего такого не сделает. Последнее для Ладягина было совершенно непереносимо, и потому, когда подали десерт, он, прокашлявшись и багровея от неловкости, обратился к Гурьеву:
11
Сэвил Роу – улица в Лондоне, на которой расположены мастерские и магазины самых дорогих в мире портных по пошиву индивидуальной одежды.