«Ну надо же, — поразился я хреновой крепости, — какой жесткий продукт, однако!» И вдогонку к первому засунул второй корешок.
Второй оказался упрямей первого и никак не хотел быть перемолотым, поэтому весело скакал в воронке, не желая лезть вовнутрь.
«Странное дело, — подумал я, — сколько хрена уже всунуто в мясорубку, а наружу вылезло только несколько какашек. КУДА ОН ТАМ ДЕВАЕТСЯ? Жрет она его, что ли?»
А тем временем мясорубка завизжала на высокой ноте, давая понять, что уже сожрала корень и требует очередной. Прикинув производительность агрегата и объем предполагаемого к переработке хрена, я немного затосковал. Простые расчеты показали, что при такой производительности я закончу ну никак не раньше ишачьей пасхи.
«Твою матерь», — подумал я про хрен, мясорубку и сестрину идею и, затолкав очередной корешок в жерло орущего механизма, нажал специальным толкателем.
«Гр-гр-гр», — знакомо сказала мясорубка и как ступень ракеты отделила от себя эту хрень, в которой крутится шнек. Посыпались пластмассовые кусочки, и освобожденная мясорубка, мгновенно набрав обороты, радостно завыла свою песню.
Осторожно оглянувшись в ожидании нешуточного скандала от своей сестры за сломанный агрегат, я выключил мясорубку и пригорюнился. А со стола на меня издевательски смотрела гора хрена.
Потом я взял электрошинковку, загрузил в чертовы корешки и, в очередной раз удивляясь хренову упорству, вытащил из нее сломанные металлические (!) режущие кромки.
Хрен становился проклятием этого вечера.
Два сломанных электроприбора на треть переработанной хреновой кучи — это было слишком. Кроме того, та кучка перемолотого хрена, которую удалось добыть, воняла так, что запах давно не мытого слона на ее фоне просто потерялся бы.
Стрелки часов качнулись и слились в одну. Наступила полночь.
Люди после рабочего дня легли в кровати, потянулись, и кто-то уснул, кто-то занялся любовью, кто-то открыл книгу. И только в одной московской квартире на окраине города сидел человек и плакал над кучей хрена.
СОБАКА. ЛИФТ
Нажимаю кнопку лифта, жду, когда подъедет. Тут хлопает подъездная (парадная, как ее называет Дед) дверь, и кто-то идет за спиной. Ну идет и идет, наверно, тоже на лифте поедет. Глазами-то не смотрю, но ухи чутки как никогда.
Цоц-цок каблучки по полу, цок-цок.
«Дама», — отметил мозг. Уже близко за спиной цок-цок, и что-то такое теплое прислоняется к пояснице.
«Дама?!» — встрепенулся мозг.
А это теплое такое по пояснице трется, ласково так. Я, изображая нереальную радость на лице, поворачиваюсь к мадам… Точно, мадам. Молодая совсем, симпатичная. И стоит в метре от меня, держа в маленькой нежной ручке цепь такого размера, что цепь, которой злые, но конкретно (ибо нефиг) справедливые боги приковывали Прометея к скале, кажется, чахлым шнурком.
От руки цепь уходит куда-то ко мне… Опустив глаза, я хрюкнул, как евин под поездом, поскольку, опираясь на меня (наверно устала, сц) и тяжело дыша, сидела псина. Нет, вот так — сидела ПСИНА. Нехилого размерчика цепь терялась на шее в шерсти, как стринги в попе. Глаза напоминали нефтяные пятна, а носище, видно нюхая что-то интересное, двигался, как черная кожаная подушка. Ясен перец, ему было что интересное понюхать, я напугался так, что мог и не ответить за себя.
Двери лифта открылись, и я осторожно, весь исходя запахом страха, почти не касаясь пола, проник вовнутрь. Собака с девушкой вошли более уверенно.
Мне надо было на четвертый этаж. Ей на четырнадцатый.
Прижавшись спиной к стенке, я с ужасом смотрел, как пространство лифта заполняется лапо-мордо-шерстяной массой. Масса чинно ввалилась в кабинку, повернулась ко мне слоновьим задом и села. Мля! Прямо мне на ногу! Видно, почувствовав, что под задницу попало инородное тело, она подвигала окороками, устраиваясь поудобнее, и довольно вздохнула.
По кабинке пронесся небольшой тайфунчик с песьим запахом.
«Ниче», — успокаивал я себя, ехать не долго, а туфлю помою.
Лифт миновал второй этаж.
Я с осторожностью уже раз ошибившегося сапера пошевелил ногой, пытаясь максимально ласково изъять ее из-под собачьего зада.
Этот лохматый телок видно почувствовал, что снизу происходит какое-то движение, но, не сочтя его опасным для своей попы, особо не занервничал. Он сказал «ГРРРРР» и эдак недовольно посмотрел назад. А сзади-то я! И что-то в его взгляде я не заметил намека на дружеские отношения.
«Твою песью мать», — подумал я, когда мы проехали мой этаж. Кнопку-то я с испугу не нажал!