— идею материалистического характера Истории Маркс позаимствовал у Фейербаха;
— идею классовой борьбы — у Сен-Симона;
— идею диктатуры пролетариата — у Бабефа;
— теорию стоимости — у Адама Смита;
— теорию прибавочной стоимости — у Брея и Томпсона;
— принцип диалектического развития — у Гегеля.
Хорошая компания, ничего не скажешь. Правда, он все это сварил вместе, пропустил сквозь призму собственных воззрений и создал некую мессианскую доктрину, по словам известного историка Нормана Дейвиса.
Корни этой доктрины следует, исходя из этого тезиса, искать в иудаизме, от которого семья Маркса отказалась, когда он был еще ребенком. Таким образом сам Маркс выступал в роли пророка, пролетариат — в роли богоизбранного народа, коммунистическое движение — в роли Церкви, революция — в роли второго пришествия, а сам коммунизм — землей обетованной. Да, весьма похоже…
КСТАТИ:
«Учение Маркса всесильно, потому что оно верно».
Владимир Ульянов (Ленин)
Поразительно глубокая мысль.
Один восточный мудрец славился своими глубокими знаниями и благочестием. Когда его спрашивали, каким образом ему удалось достичь такого совершенства, он неизменно отвечал:
— Я знаю, что есть в Коране.
И все удовлетворялись этим ответом. Но однажды один въедливый человек спросил его:
— А нельзя ли узнать, что именно есть в Коране?
— В Коране, — ответил мудрец, — находятся два засушенных цветка и письмо от моего друга Абдуллы.
Побольше бы таких въедливых…
Ф. Энгельс
Энгельс тоже оставил литературное наследие («Анти-Дюринг», «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и др.), но, конечно же, лишенное и марксовой претенциозности, и одиозности.
КСТАТИ:
Неподвижно висит
Темная туча в полнеба…
Видно, молнию ждет.
Басё
Да, видимо, носились какие-то флюиды разрушения в атмосфере середины XIX века, если то и дело возникали все новые и новые учения о переустройстве мира, причем одно радикальнее другого…
В Европе стал моден анархизм (от греческого — «безвластие»). Очень выгодное для любителей ловить рыбку в мутной воде учение. Очень выгодное…
Самым характерным и, пожалуй, самым одиозным из представителей радикального крыла анархизма был русский революционер Михаил Бакунин (1814—1876 гг.), который ставил перед своими последователями только одну задачу — разрушение, «расчистка почвы для грядущего строительства». Разумеется, «расчистка» любыми средствами, предпочтительно террористическими. Что будет потом, после такой вот «расчистки», Бакунин не говорил, потому что это его не очень-то занимало.
Дьявольщина какая-то.
В 1851 году за свои подрывные действия в Австрии он был выдан Николаю Первому, который приказал посадить монстра в Петропавловскую крепость. После смерти Николая, в 1857 году, Бакунин сослан на вечное поселение в Сибирь, откуда через три года бежал в Лондон. А еще говорят, что Россия того времени была полицейским государством! Его счастье, что он не родился этак на 70—80 лет позже…
В 1873 году Бакунин еще и книгу издал. Чтоб знали…
После отмены крепостного права, имевшей самые непредсказуемые (для правительства России) последствия, общее брожение умов резко активизировалось, и слово «можно» зазвучало в таких местах, при таких обстоятельствах и среди таких людей, которых ни в коем случае нельзя допускать ни к высшему образованию, ни к сфере реализации гражданских свобод, потому что они непременно используют это во зло. Сложившиеся веками границы между сословиями стали разрушаться, и от этого никто не выигрывал, потому что каждый человек чувствует себя комфортно только на своем месте, а чужое автоматически ставит перед ним целый ряд проблем, с которыми он, как правило, не в состоянии справиться из-за элементарной неприспособленности к изменившимся условиям жизни.
Дети крестьян, лавочников, провинциальных священников, купцов средней руки и т.п. утрачивали социальные связи с породившей их средой и становились так называемыми интеллигентами-разночинцами, большинство которых теряло душевный покой, когда слышало от извозчика обращение «барин», в действительности себя таковыми не ощущая, хотя полученное в столице образование и черный сюртук вроде бы и давали определенные основания, да и папаши зачастую не скупились, присылали деньжат, «чтоб не хуже других», но, видимо, дело не только в образовании, сюртуке и тугом кошельке в кармане…
И они обвиняли в этом состоянии своей неразвитой души того же извозчика, а также царя, который сказал «можно», но не сказал, как этим понятием пользоваться, своего приятеля-студента, который вырос в семье, где, может быть, не всегда было мясо на обед, но за этим обедом разговор шел об Овидии, которого все взрослые члены семьи читали, естественно, в подлиннике…
Для них все было чужим и были чужими все окружающие, а ведь они совсем не об этом мечтали, ступая на эту стезю, совсем не об этом.
КСТАТИ:
«Глупцы готовы пожертвовать всем ради двух приобретений: счастья и свободы, но бывают наказаны тем, что добиваются своего и оказывается, что испытывать счастье у них нет способностей, а что делать со свободой, они понятия не имеют».
Джордж Бернард Шоу
И эти люди не находили ничего лучшего, чем мстить тем, кого они считали виновными в этом ощущении себя людьми, севшими не в свои сани и уехавшими в этих санях достаточно далеко от родных мест, которые стали тоже чужими…
КСТАТИ:
«Никто так не презирает крестьянина, как сын крестьянина, и рабочего, как сын рабочего, если им удалось возвыситься над своим сословием. Это одна из психологических причин, в которой неприятно сознаваться, как, впрочем, в большинстве психологических истин, но которую все-таки нужно засвидетельствовать».
Густав Ле Бон. Психология социализма
И вот эти люди, оторвавшиеся от своих корней и проникшиеся презрением к этим корням, не имея возможностей органично вписаться в свою новую жизнь, решили изменить все окружающее бытие таким образом, чтобы оно соответствовало их менталитету, их мировосприятию, их понятиям о добре и справедливости.
Для этих людей стало характерным стремление резко и решительно перекроить «проклятую русскую жизнь».
В их среде получило самое широкое распространение такое течение общественной мысли, как нигилизм, предусматривающий отрешение от каких бы то ни было жизненных устоев, традиций, норм, от преклонения перед авторитетами, да и вообще перед кем-либо или чем-либо. Очень опасная тенденция, тем более в такой среде.
Добро бы, если б они собирались где-нибудь в трактире и соревновались в том, кто больше опорочит признанных авторитетов, а кто более красочно обрисует свое презрение к государству и его законам, так нет же, им потребовалась гораздо более широкая аудитория, и они пошли в народ, чтобы все это излагать ему (разумеется, в крайне упрощенном снисходительно-адаптированном виде). Осознавая, что по общечеловеческим нормам они ничего ценного из себя не представляют и должны быть довольны уже тем, что извозчики обращаются к ним: «Барин…», эти люди решили стать значимыми в отдельно взятой стране, которую, конечно, для этой цели следует изолировать от всего окружающего мира.
Они взяли на вооружение идею уникальности, особой самобытности России, которая должна идти своим, особым путем развития… Понятное дело, при таком раскладе кто как не они должны будут стать ключевыми фигурами. Ну как тут не вспомнить гениальное изречение Сэмюэля Джонсона: «Патриотизм — это последнее прибежище негодяя».