Что ж, как выразился Захер-Мазох, «кто позволяет себя хлестать, тот заслуживает того, чтобы его хлестали».
Роман Ужасов. Пролог
Изумительная работа, миледи… Я разрезал на куски человека, предварительно сняв с него кожу. Он был отвратительно сложен!
Город Сараево, столица Боснии. 28 июня 1914 года. По оживленной улице неторопливо движется автомобиль, в котором находятся австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд и его морганатическая супруга София, герцогиня Гогенбергская. Неподалеку от перекрестка автомобиль замедляет ход. К нему приближается болезненного вида молодой человек (как выяснилось вскоре, студент Гавриил Принцип) и стреляет из револьвера в пассажиров. София умирает сразу же. Эрцгерцог — через час.
Террорист, как выяснилось, был не одиночкой, а членом тайного сообщества под названием «Черная рука», которое боролось против династии Габсбургов.
Проще простого было бы выдать пойманного террориста, а заодно и всю его шайку обиженной стороне — Австро-Венгрии, и на том завершить эту неприглядную историю, но Белград отказался поступать столь сурово со своими «народными героями» и в ответ на жесткие требования выдать убийц объявил мобилизацию.
Российский Императорский совет принимает решение поддержать Сербию, даже не поставив об этом в известность своих союзников Великобританию и Францию. Решил и все тут…
Австро-Венгрия после этого объявляет войну Сербии, Германия — Франции и России. Началось…
А ведь проблема яйца выеденного не стоила. Да, собственно, о ней вообще забыли, потому что не в ней дело и не в союзнических обязательствах, которые вовсе не были такими уж категоричными. Здесь сработали такие факторы, как извечное желание попользоваться тем, что плохо лежит, и столь же извечное неумение правительств строить свою политику на созидании, а не на разрушении. Вести войну гораздо проще, чем налаживать экономику. И веселее. И, по сути, чужими руками, а к своим-то рукам, глядишь, что-нибудь да прилипнет. И прилипало, как продолжает прилипать до самого настоящего времени, и немало, ох как немало… Так стоит ли заниматься этим неблагодарным трудом-созиданием, если разрушение гораздо прибыльнее и почетнее?
Мало того, вся эта гнусь ярко окрашивается народным энтузиазмом. Русские свято поверили в то, что «истекающие кровью балканские братья» с надеждой смотрят на восток, где должно взойти солнце истинной свободы. Французы так же свято поверили в возможность реванша за все обиды, нанесенные им немцами, осквернившими Париж в 1870-м. Австрийцы поверили в угрозу славянского ига и в необходимость спасения от него европейской цивилизации. Немцы не очень-то верили в славянское иго, но были не прочь поставить на место зарвавшуюся Российскую империю — на востоке, а на западе — зарвавшихся французишек, которые, видно, забыли уроки недавней истории. Англичане же свято поверили в свою миссию блюстителей порядка в Европе и в Божье благословение на такой умиротворяющий милитаризм…
Короче говоря, все они запылали желанием показать кому-то «кузькину мать».
Эта война несерьезностью своих мотивов и совершенно неожиданной тяжестью своих последствий весьма напоминает пьяную драку каких-то подзаборников, в результате которой одни из них погибли, а другие, оставшиеся в живых, получили очень серьезные сроки тюремного заключения, так и не поняв, что, собственно, произошло и из-за чего возникло.
В полном соответствии с законами жанра такая драка, имея достаточно небольшое количество зачинщиков (в данном случае — пять стран), начавшись, быстро обрастает новыми участниками (свыше тридцати), которым уже в принципе все равно, из-за чего возникла эта потасовка…
Вначале все ее участники и зрители думали, что она будет короткой — три-четыре месяца, до Рождества, в крайнем случае — до Пасхи следующего 1915 года, но на самом-то деле она длилась 4 года и 3,5 месяца, причем закончилась она так же по-дурацки, как и началась, а вернее, так и не закончилась, тлея, как искорка огня в торфяных залежах, до 1939 года, до своего второго этапа.
Она резко отличалась от всех предыдущих войн своей патологической жестокостью, когда во главу угла ставится не капитуляция противника, а его физическое уничтожение, и когда полководческое искусство подменяется применением быстродействующих средств массового поражения.
Кроме автоматического оружия, с его огромной убойной эффективностью, широко применялись разрывные пули «Дум-Дум» и совершенно дьявольское изобретение — отравляющие газы. А фоном всему этому служили невиданные ранее бомбардировки с воздуха, артиллерийская шрапнель, танки, подводные лодки и прочие плоды инженерно-научной мысли в то время, когда человечество было беззащитно перед холерой, не говоря уже о банальном триппере.
Научный поиск средств уничтожения себе подобных всегда был приоритетным, но вызывающее неприличие своего размаха он продемонстрировал именно во время Первой мировой, которая со всей наглядностью показала, что так называемый нравственный прогресс — это блеф, выдумка прекраснодушных интеллигентов, которые и сами не знали, зачем взялись лакировать колючую проволоку (кстати, еще одно сатанинское нововведение Первой мировой).
Первая мировая продемонстрировала массовое зверство такого уровня, что все теории социального совершенствования были быстро сведены на нет, а вот теории социальных революций, напротив, получили очень весомые подтверждения своих стратегических положений.
Античеловеческие методики ведения военных действий очень удачно сочетались с массовой жестокостью воинов, которые не понимали, за что и почему они воюют, но использовали создавшуюся ситуацию с максимальной эффективностью хотя бы в плане удовлетворения низменных инстинктов, хотя бы так…
Но через весьма непродолжительное время наступило отрезвление, в особенности у русских солдат, столкнувшихся с вопиющими фактами полнейшего равнодушия к ним со стороны державы, пославшей их в залитые ледяной водой окопы и при этом снабжая некондиционными патронами и испорченной тушенкой.
Об атмосфере, царящей на фронте, свидетельствуют беспристрастные факты, согласно которым на каждую сотню павших российских солдат приходилось три сотни сдавшихся в плен, в то время как в британской армии эта цифра составляла 20 человек, во французской — 24, а в германской — 26. И это свидетельствует отнюдь не о трусости солдат, а о том, что они попросту не желали отдавать свои жизни во имя неизвестно чего, да еще при таком отношении к ним государства.
Армейские интенданты во все времена и во всех странах не отличались особой щепетильностью, но то, что позволяли себе российские во время Первой мировой, выходит за пределы не только всевозможных норм, но и элементарного правдоподобия: так не бывает. Но было, и никто этот беспредел не пресекал, по крайней мере так, как это положено делать.
Не подлежит даже малейшему сомнению то, что император Николай Второй не имел никакого отношения к этим преступлениям, но он имел отношение к державе, интересы которой защищают ограбленные солдаты, и его прямым долгом было распорядиться о том, чтобы на разных участках фронта перед строем были расстреляны уличенные в воровстве интенданты и их подельники-поставщики. И одновременно с этим требовалось коренное улучшение снабжения действующих армий, не говоря уже о решении остальных важнейших проблем.
Николай Второй, бесспорно, был светлой личностью, как характеризовала его моя бабушка, но этого свойства было явно недостаточно для успешного исполнения роли, с которой в этих условиях, наверное, лучше бы справился Николай Первый, но…