Тем не менее шведское правительство тщательно сохраняло и поддерживало права и привилегии местного остзейского дворянства, являвшегося здесь господствующим классом. Законодательство Швеции санкционировало развивавшееся крепостничество в прибалтийских провинциях. Оно оформило его юридически и предоставило феодалам военно-полицейские средства для подавления крестьянства, боровшегося против растущего закрепощения. Так, законом от 1 февраля 1632 г. о земских судах санкционировалось крепостное право в Лифляндии и утверждалась полицейская власть помещика с правом «домашнего наказания» непослушных крестьян. Позднее патентом 1639 г. и особенно «Полицейским уставом» 1671 г. крепостными признавались не только дети крепостных, но также все беглые крепостные и вольные люди, осевшие на земле феодала.
В прибалтийских провинциях того времени крепостной считался полной собственностью помещика. Владелец мог своих крестьян отчуждать или предоставлять кредитору в счёт погашения долгов и процентов по ним. Кредитор по своему усмотрению распоряжался крепостными, требуя от них барщины и оброка. Если крестьянин попадал в руки ростовщика, то он подвергался усиленной эксплуатации.
Почти аналогичные законы были изданы и для
Эстляндии, что вызвало крестьянские волнения. В 1638—1639 гг. в Лифляндии действовали карательные отряды, направленные сюда для подавления многочисленных крестьянских бунтов. Новая волна крестьянских движений относится ко времени русско-шведской войны 50-х годов XVII в. Массовые крестьянские волнения вспыхнули также в 1668 г.
Ухудшение положения крестьян в Прибалтике продолжалось и далее, по мере того как государственные земли переходили к дворянам в собственность под всевозможными предлогами. Земли дарились, жаловались за те или иные заслуги, и все это приводило к еще большему закрепощению крестьян.
Хлебный экспорт, дававший большие барыши, был причиной того, что крестьянские земельные наделы в Прибалтике систематически сокращались. Уже по переписи 1638 г., не менее 22 процентов всех крестьян являлись батраками, оставшимися без земли или имевшими лишь небольшое подсобное хозяйство. Такое положение сложилось из-за постоянно растущей барской запашки для получения товарного хлеба. Беднейшее крестьянство, даже если оно и вело свое полное хозяйство, находилось в тяжелых условиях. Постоянные реквизиции со стороны шведской армии вызвали острую нехватку рабочего скота. Волы и лошади имелись только у состоятельных крестьян. Крестьянин-бедняк нередко был вынужден сам впрягаться в соху вместе с женой и таким образом обрабатывать свой участок. Многие крестьяне не имели коров и вместо них содержали коз. Барщина на помещика считалась «нормированной» определенным количеством дней в году. На деле же помещик мог требовать и дополнительной барщины под видом различных «помочей» и т. п.
Для внедрения послушания и жесткой дисциплины по отношению к крепостным широко применялись телесные наказания. Юридически за крепостными признавалось право судебной защиты, но жаловаться на помещика было делом совершенно безнадежным. Вся судебная администрация и местные органы управления в крае были целиком подконтрольны дворянским кругам.
Непосильный гнет барщины и растущих государственных налогов вынуждал крестьян искать спасения в бегстве, и вопрос о бегстве крестьян и мерах борьбы с ним составлял предмет постоянных забот ландтагов (съезды дворян по губерниям). Ландраты (выборные от дворянства), различные земские суды и сам генерал-губернатор были завалены просьбами и требованиями о возврату крестьян их законным владельцам. Но это была уже политическая проблема, так как крестьяне спасались бегством не только в Ригу, Ревель (Таллин) и др. города, но также в Польшу, Литву, Курляндию и Россию. Шведское правительство в ответ на жалобы местных баронов неоднократно предъявляло этим государствам требования о -выдаче собственных убежавших крестьян. Разумеется, соседние государства считали не в своих интересах выдавать перебежчиков.
Прогрессивные последствия редукции, повлекшие за собой пополнение казны, подвигну ли шведское правительство в 80-х годах широко проводить редукцию и в Прибалтике. Здесь это мероприятие осуществлялось энергичнее, чем в самой Швеции. Дело в том, что без существенных политических издержек можно было ущемить интересы значительной группы остзейских баронов. Как и в самой Швеции, редукция вела к увеличению числа государственных крестьян. Правовое положение крестьян, превратившихся в государственных, улучшалось. Однако в прибалтийских провинциях, в условиях уже оформившегося крепостного права, крестьяне и на государственных землях не получили личной свободы. В то же время редукция и связанное с ней составление земельного кадастра и новых вакенбухов увеличили крестьянские платежи.