Не имея достаточной опоры в России, патриарх решил обратиться за поддержкой к восточным патриархам. Он отправил патриарху Константинопольскому письмо, где содержалось 28 вопросов и просьба дать соборный ответ Греческой церкви на них. Помимо стремлений выяснить ряд обрядовых мелочей Никон изложил в своем послании и конфликтное дело с протопопами-*боголюбцами» и епископом Павлом. Письмо отправилось «в греки» в 1654 г., а в мае 1655 г. пришел ответ. В этом очень обширном послании, подписанном, кроме самого Паисия, еще 24 митрополитами, одним архиепископом и четырьмя епископами, греческие иерархи стремились сдержать неумеренную и неразумную ревность Никона. Здесь совершенно ясно и прямо проведен взгляд, что только в главном и необходимом требуется единообразие и единство, что относится к вере; а в «чинопоследова-ниях» и во внешних богослужебных порядках разнообразия и различия вполне терпимы да и исторически неизбежны.
Ведь чин и устав слагались постепенно, а не были созданы сразу. И очень многое в чине церковном вполне зависит от «изволения настоятелева».
Если бы Никон прислушался к этому спокойному и разумному голосу, которым говорил не только глава Константинопольской церкви, а воистину Вселенская Православная церковь, многих крайностей раскола можно было бы избежать. Но не затем Никон задавал свои вопросы, чтобы получить совет, а для того лишь, чтобы оправдать свои действия, в правильности которых не сомневался. Да и восточные иерархи, увы, далеко не все обладали мудростью и богословской культурой Константинопольского первосвятителя.
В их отношение к русским делам вкрадывалась не только забота о вечном Православии, но и мелочные века сего надежды на щедрые денежные даяния и милости русского царя.
Медвежью услугу оказал царю и Никону Антиохийский патриарх Макарий. Араб по национальности, грек по образованию, он поощрял Никона в утверждении на Руси всех мелочей греческой богослужебной практики. Чего стоит только обличение так называемого «фряжского» письма икон, которые попадали на Русь с немецко-польского рынка и через новгородско-псковских мастеров. Целую кипу таких икон принесли в Успенский собор из боярских домов. Никон называл хозяина очередной иконы, Макарий через переводчика высказывал свое осуждение, а затем Московский патриарх вдребезги разбивал образ о чугунный пол. Восточные иерархи предавали анафеме владельцев этих икон. Что и говорить, зрелище было впечатляющим! Осколки Никон хотел сжечь, но благочестивый царь Алексей Михайлович умолил его предать «богомерзский» срам земле.
После обличения икон Никон перешел к персто-сложению. Слово взял Макарий, который заявил: «В Антиохии, а не в ином месте, верующие во Христа впервые были названы христианами. Оттуда распространились обряды. Ни в Антиохии, ни в Константинополе, ни в Иерусалиме, ни на Синае, ни на Афоне, ни даже в Валахии и Молдавии никто так не крестит ся, но всеми тремя пальцами вместе».
В марте 1655 г. на новом соборе Никон сказал слова, известные всем исследователям раскола. Он говорил: «Я русский и сын русского, но мои убеждения и вера — греческие». Соборные отцы глухо роптали, но не могли возразить Никону и восточным патриархам, к тому же зная участь епископа Коломенского Павла.
В следующем году во время литургии в Чудове монастыре Московского Кремля 12 февраля Макарий назвал принятое на Руси перстосложение «армено-подражательной» ересью. Это показалось Никону сильным аргументом, и Московский патриарх потребовал от своих восточных собратьев письменных заявлений об «армянской ереси». Подобные заявления были включены в изданную им книгу «Скрижаль», где разъяснялся смысл литургии и других церковных Служб.
Наконец, как финал теоретической борьбы, в апреле 1658 г. Никон созывает новый собор. На нём он проклял и отлучил от церкви всех сторонников старого обряда.
Между тем исследования показывают, что именно двуперстие было характерным для православной Византии к моменту крещения Руси. Затем греки стали знаменоваться тремя пальцами а в России остались верны греческой старине.