Во главе этой консервативной и притом весьма многочисленной партии стали герцоги Баварские, Вильгельм и Людвиг; консерваторы держались того взгляда, что путем устранения наиболее выдающихся злоупотреблений, а также и некоторого рода преобразований, можно сломить рога новому направлению, отнять у него главный повод к его притязаниям. В июне 1524 года они собрались (в том числе несколько весьма влиятельных светских и духовных князей) на конвент в Регенсбург, и на этом собрании очень скоро решили все вопросы: три комиссии заняты были подготовкой решений и в течение 16 дней все было уже улажено, так как епископы, во избежание революции, подчинились предложенным на конвенте реформам. Действительно, наиболее вопиющие злоупотребления были уничтожены, уменьшено количество праздников и ограничен круг так называемых «особых» вопросов, т. е. подлежащих решению высшего духовенства, предложено было как можно тщательнее избирать духовных лиц на места священников. Но зато книги Лютера были вторично запрещены, а подданным присутствовавших на конвенте князей воспрещено было и посещение Виттенбергского университета. Следовательно, решение конвента строго согласовалось с Вормсским эдиктом. Нормой для проповедников впредь до созыва собора положены были те четыре великих учителя Церкви, творения которых были отвергнуты большинством на Нюренбергском сейме 1522 года. А для того, чтобы такое усердие к вере не осталось без награды, епископы согласились выплачивать 1/5 (Австрии даже 1/4) часть своих доходов защитникам и покровителям веры, светским князьям, которые, таким образом, получали хорошую прибыль. К участию в этом соглашении допущен был эрцгерцог Фердинанд и под его влиянием в имперских актах правительство заговорило уже иным языком. Шпейерский съезд, от которого можно было опасаться внесенья в строй Церкви всяких опасных новшеств, был строжайше воспрещен. Вскоре во владениях князей, участвовавших на Регенсбургском конвенте, начались формальные преследования; затем даже и в среде кругов высшего общества заметно стало ретроградное течение и всюду начали проявляться весьма серьезные осложнения.
Но пока тучи собирались в этих высших сферах, стихийные силы разразились страшным взрывом в низших слоях его. Еще со времен гуситских войн среди крестьянства заметно было некоторое брожение, вызываемое весьма сложною путаницей социальных, политических и религиозных идей. Неоднократно это брожение прорывалось наружу отдельными восстаниями, из которых опаснейшим было то, которое было вызвано бессовестным управлением злого герцога Ульриха в Вюртемберге (1514 г.). Вообще в Северной Германии крестьяне имели полное право жаловаться на тяжкие угнетения, да притом же, благодаря преобладанию римского права, могли и защититься законным путем. Росту недовольства крестьян способствовало то, что вследствие развития торговли и большей доступности всяких заморских предметов роскоши, возросла роскошь и в жизни высших классов, и эта роскошь являлась резкой противоположностью нищете, господствовавшей в народе. Эта роскошь и для народа была соблазном и возбуждала в нем зависть; а тут еще явилось и новое евангелическое учение, которое как будто оправдывало проявившиеся в народе стремления. В такое время, когда все колебалось – и управление Империей, и управление Церковью, когда простой виттенбергский доктор мог поднять такую бурю, и, наконец, публично называть папу антихристом, и ни императора, ни владетельных князей не щадил в своих речах и проповедях, прося, чтобы «Господь от них людей избавил», в такое время и крестьяне припомнили, что они тоже искуплены были кровью Христа Спасителя, и когда они сами или их проповедники и агитаторы брались за Библию, то находили в ней много прекрасных изречений касательно равенства всех перед Богом и касательно свободы; да притом не трудно было там же разыскать известное евангельское место о «труждающихся и обремененных», и легко сообразить, в какой степени не соответствовал этому месту Святого Писания тот гнет, который им приходилось переносить. Плохие надежды на урожай, близость Швейцарии, где крестьяне пользовались свободой, которой они добились борьбой с князьями и рыцарями, отчасти же и суровость австрийского правления,– все это вместе способствовало тому, что восстание ранее всего разразилось в Шварцвальде. В августе 1524 года некий Ганс Мюллер явился на освящение церкви с трехцветным знаменем (черное, красное и белое), около которого толпы крестьян стали собираться и толковать о весьма обширных замыслах. Подданные весьма многих мелких владельцев восстали разом: но их восстание еще раз было подавлено вооруженной силой эрцгерцога и швабского союза.
Двое крестьян из времен крестьянских войн.
Гравюра работы Ганса Зебалъда Бэгама. 1544 г.
Только уже в 1525 году дела приняли иной, решительный оборот. Крестьяне стали восставать массами и силой вынуждать своих владельцев (особенно из духовных особ) к принятию договоров, которые были прямо в ущерб владельцам. По призыву мятежных крестьян Аугсбургского епископа, поднялось крестьянство и на прибрежьях Боденского озера, а затем вновь восстало крестьянское население в Шварцвальдских долинах. Во главе их был тот же Ганс Мюллер, который разъезжал из местечка в местечко в красном плаще и берете и возил с собой знамя бунта на богато разукрашенной повозке. Восстание распространилось и по Зальцбургской области, и по Франконии, и по Пфальцу, и по Эльзасу.
Первоначально программу крестьянского движения составляли 12 статей, или параграфов, неизвестно кем сочиненных. Требования, выраженные в этих параграфах, были весьма разумны, справедливы и их нельзя было назвать неисполнимыми. Они настаивали на отмене ущербов, наносимых скотом полям, а также новых, возложенных на крестьянство тягостей, требовали свободной охоты, восстановления старых общинных вольностей. Они не желали более быть собственностью владельцев; напоминали о том, что Христос и их тоже искупил своими страданиями. Сверх того, они требовали от проповедников, избираемых общиной, чтобы те поучали их правой вере. В двенадцатом параграфе этой программы выражено было желание подтвердить все эти требования местами из Святого Писания. Но кто бы взялся расследовать эти параграфы, кто был бы в состоянии удержать возмутившихся крестьян в пределах этой программы? Исступленные агитаторы являлись всюду руководителями восстания и выступали на сцену в тех случаях, когда одержанный бунтовщиками успех предавал противников в их руки. Разительным примером этого исступления может служить известный эпизод с графом Гельфенштейном, который попал в руки крестьян вместе с некоторыми рыцарями из своей свиты и слугами, в том городке, Вейнсберге, в котором он искал себе убежища. При свете пожара, среди общего пированья и разгула мятежников, крестьяне держали между собою совет, как поступить с графом? При этом верх одержало мнение вожака одной из шаек, который утверждал, что на все дворянство следует нагнать страх и ужас, и прежде даже чем решение было принято всеми, пленники уже были выведены на лужок позади замка. Напрасно графиня на коленях умоляла мятежников, чтобы они пощадили ее мужа, и, думая разжалобить их, протягивала к ним свое дитя. Напрасно и граф предлагал им 30 000 гульденов выкупу, лишь бы они его не убивали, мятежники ударили в барабаны, и при их треске совершилась кровавая расправа с пленниками. И действительно, перепуганное дворянство всюду стало изъявлять согласие на законы, введение которых требовалось крестьянами. Один из рыцарей, истинный сын своего века, Гёц фон Берлихинген, вздумал быть даже вождем их и руководителем, однако же тщетно пытался внести хоть какую-нибудь дисциплину в разнузданные шайки мятежников.
Крестьяне-мятежники.
Уменьшенная титульная виньетка, резанная на дереве
Скульптурное изображение Гёца фон Берлихингена на надгробном камне его могилы в монастыре Шёнталъ.