По пространству и количеству населения Речь Посполитая принадлежала к числу весьма значительных государств: площадь ее земель равнялась 13 500 кв. милям, а население 12-14 000 000 жителей, из которых 4/8 принадлежали к русскому племени, 3/8 – к польско-литовскому, и 1/8 – к смешанному германско-еврейскому. Но при этом пространстве и населении, которые значительно превышали в обоих этих отношениях весьма многие из крупных европейских государств, внутренний государственный строй не существовал и государство жило и действовало, и развивалось только одними своими верхними слоями, политические стремления которых не сдерживались никакими строгими, для всех обязательными законами, никакими выработанными строго определенными рамками. Короли, избираемые одним только дворянским сословием (шляхтой), большею частью из чужеземцев, не имели никакой власти и зависели от сеймов, на которых все решалось по произволу двух десятков знатнейших шляхетских родов, среди которых преобладали Радзивилы, Потоцкие, Сапеги, Любомирские, Браницкие, Чарторийские, обладавшие громадными богатствами и необъятными земельными владениями и при помощи зависимого от них духовенства распоряжавшиеся всей внешней и внутренней политикой государства. Около этих магнатов группировалось тысяч 30 шляхтичей среднего состояния, а в полном подчинении от тех и других, и притом на их счет, существовало около полутора миллиона шляхты безземельной, бедной и косневшей в грубейшем невежестве, – шляхты служилой, состоявшей в свите богатых магнатов либо в их дворне и прислуге. Это был элемент бурный и буйный, всегда готовый к услугам богачей и знати, для их наездов и гулянок, для военных предприятий и шумных сеймовых схваток. Все крестьянство представляло собою только рабочую силу, жестоко эксплуатируемую и истязаемую панскими управляющими и арендаторами из евреев; торговля и ремесла все также находились в руках евреев, которым отлично жилось в Польше, среди праздного панства, всегда нуждавшегося в деньгах, и совершенно забитого крестьянства, из которого можно было свободно высасывать все соки.
Шляхта была вполне свободным сословием, и каждый шляхтич, по теоретическим воззрениям, представлял собою гражданина, равноправного со всеми остальными свободными гражданами в государстве; каждый шляхтич имел право голоса на сейме, где решения должны были быть единогласными. И вот, в противоположность всем известным обычаям образованных государств, где отдельная личность гражданина подчинялась или решению большинства, или голосу признанной всеми авторитетной власти, здесь единичная личность преобладала над большинством и, по неразумно развитому понятию о гражданской свободе, не ставила большинство ни во что: каждый шляхтич мог нарушить любое решение большинства на сейме своим единичным veto (ne pozwylam), и вследствие такого порядка результаты получались самые плачевные. Поэтому и оказывались возможными такие явления: из 18 сеймов, происходивших между 1717 и 1733 годами, не менее 11 сеймов кончились рукопашной свалкой и разъехались, ничего не порешив и не придя ни к какому результату. Чрезвычайно характерной чертой польских нравов было именно то, что все важные государственные меры и предприятия проводились не через сеймы, а через те конфедерации или частные сословные союзы, которые обыкновенно выделялись из общего состава съехавшейся на сейм шляхты, но уже после распущения сейма. И даже сам король мог проводить все важнейшие государственные меры и законоположения не иначе, как через подобные же конфедерации, заручившись при этом поддержкой одного или нескольких из числа знатнейших магнатов. Можно себе представить, в каком положении при этих порядках должно было находиться и государственное управление, и судоустройство, и государственное хозяйство; в довершении же всех язв, терзавших это весьма вольнолюбивое, но далеко не благоустроенное государство, в Польше, благодаря преобладанию иезуитов, всюду господствовала величайшая религиозная нетерпимость, обращавшая пресловутую польскую равноправность граждан в пустое слово, не имевшее никакого значения, так как диссиденты, т. е. все не исповедывавшие католицизма польские граждане (протестанты, православные и униаты) с 1733 года не пользовались никакими политическими правами. И вот, ко всем другим тревогам и замешательствам примешался в Польше еще и этот диссидентский вопрос, который мало-помалу стал побуждать к невольному вмешательству и соседние державы, так как диссиденты, сильно притесняемые в Польше, обращались с жалобами на эти притеснения и к России, и к Австрии, и к Пруссии, прося их ходатайства и заступничества перед польским правительством.
Екатерина II, тотчас по вступлении на престол, обратила внимание на внутреннее состояние Польши, весьма опасной своими вечными смутами и непостоянством своей политики по отношению к России. Весьма естественно желая усилить в Польше русское влияние, императрица пожелала, чтобы в польские короли, по смерти короля Августа III (1763 г.), был избран не иноземец, а природный поляк и притом еще расположенный к России. В этих видах, императрица указала, в партии Чарторийских, на лично ей известного графа Станислава Августа Понятовского, который и выступил на сейме кандидатом на польский престол. В сентябре 1764 года он и был избран польским королем, под именем Августа IV.
Екатерина Великая.
Портрет во весь рост работы Левицкого (1782 г.), на котором Екатерина изображена в виде Фелицы
Незадолго перед тем знаменитый своей ученостью епископ белорусский, Георгий Конисский, принес императрицы Екатерине жалобу на невыносимые притеснения православных в польских владениях и молил ее вступиться за диссидентов. Императрица не могла отказать в заступничестве своим единоверцам, но по поводу решения диссидентского во проса вступила в сношения с Фридрихом Великим и 11 апреля 1764 года заключила с ним тайный договор, по которому обе державы условились совместно произвести давление на Польшу в разрешении диссидентского вопроса. Согласно этому договору, на сейме 1766 года и Россией, и Пруссией были представлены условия в пользу диссидентов, и, несмотря на шумное сопротивление сейма, требования держав были исполнены, после того как Екатерина подтвердила свои требования, двинув в Польшу войска. В 1767 году между Россией и Польшей был заключен договор, по которому «диссиденты шляхетского сословия признаны равноправными с католической шляхтой» и охранение их прав предоставлено России.
Но большинство шляхты под влиянием иезуитов не захотело примириться с таким решением вопроса о диссидентах и в особенности – с зависимостью Польши, во внутренних вопросах, от России. В разных местах Польши начались волнения: сначала в Люблине, потом в Галиции и Подолии, где граф Красинский и адвокат Пулавский возмутили местное население, захватили город Бар и образовали там конфедерацию, которая требовала свержения короля. Тут же, в Подолии, одновременно с шляхетским восстанием, поднялся сильнейший крестьянский бунт против местной шляхты. Крестьяне, под предводительством выходцев из Запорожья, бушевали страшно: всюду избивали панов, ксендзов и жидов, а запорожцы навели ужас на всю шляхту, вырезав целый город Умань. Польское правительство, не видя ни малейшей возможности справиться с восстанием, обратилось к императрице Екатерине с мольбами о защите и помощи. Русские войска были двинуты в Подолию и для борьбы с Барской конфедерацией, и для усмирения возмутившихся крестьян, и во время этой борьбы случайное разорение казаками турецкого пограничного местечка привело Россию к войне с Турцией, которая искала повода помешать прочному водворению России в южных областях Польского государства.
Война началась с набега крымского хана, направленного султаном на южнорусские области. Тогда русское войско перешло турецкую границу, нанесло жестокое поражение туркам у Хотина (1769 г.), а затем, под начальством молодого полководца графа Румянцева, в течение летних месяцев 1770 года одержало над турками несколько блестящих, почти беспримерных побед. Румянцев начал действия против турок с того, что выбил их из укрепленного лагеря на берегах Прута и, когда турки стали отступать, погнался за их армией, хотя она была в десять раз сильнее русской При этом преследовании Румянцев наткнулся на орду крымского хана, который стоял в укрепленном лагере при м. Ларге (в нынешней Бессарабской губ.); он напал на крымцев, разгромил их и овладел их лаге рем Две недели спустя, 21 июля 1770 года, Румянцев вторично сошелся с турецкой армией при реке Кагуле. У Румянцева было всего 17 000 войска, притом утомленного быстрыми переходами и нуждавшегося в припасах, у турок же было 150 000 войска. Несмотря на такую громадную разницу в силах, Румянцев так стремительно напал на турок, что те не выдержали его удара, смешались и обратились в бегство, разбитые наголову Весь турецкий лагерь с богатейшей добычей и огромными запасами достался в распоряжение победителей.