Благодаря французским субсидиям, ландграф собрал большое войско и разбил едва начинавших собирать свои силы австрийцев в битве при Лауфене на реке Некарни (май 1534 г.). Это единственное поражение решило все дело. Вюртемберг был возвращен Ульриху, который вернулся на родину. На большой поляне перед Канштатом штутгардское бюргерство признало его своим герцогом после того, как он присягнул в соблюдении тюбингенского договора 1514 года, определявшего права всех сословий. Фердинанд напрасно взывал к своему брату о помощи. У того было слишком много забот со своими собственными врагами, и Фердинанду пришлось подчиниться договору, заключенному в Кадане (Богемия) между ним, Саксонией, Гессеном и Вюртембергом (29 июня 1534 г.). При этом Вюртемберг объявлялся уступленным австрийским леном, но не лишался места и голоса на сейме. По пресечении мужского колена в герцогском доме наследство переходило к Австрии. Но этот договор имел значение не только в отношении одной только ближайшей своей цели, он определял и религиозное положение страны. Благодаря стойкости курфюрста Саксонского, были приняты в основу принципы Нюренбергского религиозного мира, который становился теперь одним из факторов государственного строя и на этом основании получил подтверждение и дальнейшее развитие. Герцог не замедлил ввести у себя лютеранские учреждения, а такая опора евангелическому учению со стороны протестантской, сравнительно обширной, территории в Верхней Германии имела огромное значение. Ульрих примкнул к Шмалькальденскому союзу. Протестанты, в благодарность, признали Фердинанда римским королем.
В Верхней Германии помимо успехов протестантства были достигнуты и другие, не менее важные успехи в северной ее части: Магдебург присоединился к новому учению еще в 1524 году, Брауншвейг – в 1528 году, за ними последовали Гослар, Эймбек и Гамбург. В городах, как и в Швейцарии, борьба носила демократический характер. Она была направлена против патрициата и наследственных дворянских родов. Так было и в Любеке, где совет, юнкерство и крупные торговцы отчаянно сопротивлялись бюргерам, которые не хотели признавать, что Христос искупил грехи одних только «основателей рода». Города, признавшие евангелическое учение, присоединились к Шмалькальденскому союзу. В Мекленбурге, Померании, Гольстейне также набирало силу реформаторское движение. В Вестфалии дела шли тоже неплохо, но здесь, к несчастью, возникло осложнение, напоминавшее крестьянскую войну десятилетней давности, потрясшую основы общественного порядка.
В Мюнстере большим успехом пользовался лютеранский проповедник Бернгард Ротман, а евангелическое учение привлекало на свою сторону людей обычным путем – посредством диспутов и проповедей. Попытка реакционной партии, соборного капитула, рыцарства и епископа голодом заставить город возвратиться к прежнему учению не удалась.
Сделав вылазку, горожане успели захватить нескольких реакционных членов самого мюнстерского совета, рыцарей и соборных клериков, вследствие чего был заключен мир, предоставлявший Мюнстеру свободу сохранять аугсбургское вероисповедание (1533 г.). К несчастью, Ротман был человек двуличный, склонявшийся к цвинглианизму, а вскоре пошедший и далее – стал отвергать крещение младенцев. Совет, напуганный таким направлением, восстал против проповедника. Тогда этот опасный человек заменил свою открытую проповедь еще более опасной, тайной, дополняя ее самыми крайними положениями анабаптистского толка. Обе стороны – и католики, и протестанты – восстали против такого учения, но это, как обычно бывает, послужило лишь его укреплению и еще большему распространению.
Разумеется, следовало ожидать, что миллионы умов, пробужденные обновлением церкви, не удержатся в тех пределах, которые налагал Лютер на вызванное и ограничиваемое его влиянием движение. Оно стало силой, готовой состязаться со всем прочим властным на свете. В обоих различных направлениях, в духе и практике религиозной жизни, поток новшеств вышел из берегов. Старинные богословские вопросы, смущавшие умы в первые столетия христианской эры (как, например о сооотношении естеств в Христе), всплыли снова и повели к самым рационалистским решениям. И не одни одинокие мыслители стали противиться признанию Божественности Христа и считать Его лишь предшественником тех, которые хотели достигнуть блаженства. В Зальцбурге появилась секта, утверждавшая, что всякий может творить добро, «от себя, как сам создан», следовательно, отвергавшая грехопадение и первородный грех, или же учившая подобно гностикам тому, что грешит одно тело, а душа не участвует в грехопадении вовсе. Но еще более отклонений появилось в жизни и в обычаях. Некоторые лица считали греховным крещение младенцев, другие находили противным христианству празднование воскресных дней, не допускали военной службы и присяги, хотели преобразовать брак. Но более всего восставали люди против нового церковного управления, находя в нем то же папство, сковывающее духовный полет.
Смятенные умы поддавались самым мрачным идеям, навеянным на них образами из Ветхого Завета и Откровения Иоанна. Мучимые и возбужденные ими, иные воображали себе, что уже все темнеет, подобно тому, как мрак заволакивал более и более их угасавшие умы. Им казалось, что наступает уже конец света; скоро поднимется меч на истребление хананеян. Все перворожденные в Египте должны быть умерщвлены, дабы процвело на земле истинное Евангелие и наступил брачный пир Агнца. Эти грозные бойцы, странствовавшие в одиночку по Германии, говоря об испорченности мира, о биче, ниспосланном в лице турок, о нарождении антихриста, о чудесах, ожидающихся с Востока, возвещали наступление «Мира Господня». Время подходит, день и час уже назначены, потому что полчища, с которых сняты печати, уже скопились на четырех сторонах света. Безбожные будут истреблены мечом Христовым, избранные уцелеют – и не будет более ни закона, ни властей, ни брака...
Видя, что эти бредни распространяются очень быстро, и особенно среди ремесленного сословия, власти прибегли к карательным мерам, но действовали без всякого общего плана. Замечательно то, что там, где применялись особенно жестокие наказания, например в Нидерландах, секта перекрещенцев получила наибольшее развитие. Один лейденский пекарь, Иоанн Матисен, считался новым Енохом. Из Лейдена отправлялись по всему свету апостолы, которые подобно мормонам в XIX веке основывали повсюду маленькие общины из десяти, двенадцати, пятнадцати человек. Эти общины, обольщаемые самой своей таинственностью, поддерживали между собой оживленные отношения. Некоторые из их членов появлялись и в Мюнстере. Ротман, исключенный из высшего общества и находившийся в двусмысленном положении, сошелся с этими лицами и стал проповедывать на их лад о мирской испорченности. В конце 1533 года Мюнстер был переполнен этими людьми, а в 1534 году явился и сам Матисен со своим апостолом, портным Бокольдом. Число их приверженцев быстро возросло. Секта становилась все назойливее, восставая против городских старшин, которые, к сожалению, не воспользовались случаем, при одном вспыхнувшем и удачно подавленном мятеже, для окончательного прекращения бесчинства. Следствием этого было усиление возбуждения. Апокалипсические знамения и всякие пророческие видения умножились, число сектантов увеличилось, и в феврале 1535 года, после новых выборов в городской совет перекрещенцы оказались в большинстве. Они выбрали в бургомистры одного из своих фанатиков, Книпердолинка, через несколько дней овладели городом (27 февраля) и заняли ратушу своими людьми. Пророк, как бы очнувшись от глубокого сна, воскликнул: «Вон детищ Исавовых! Наследие принадлежит детям Иакова!» Этим подан был знак к изгнанию «безбожников», то есть противников секты. По улицам пронесся грозный боевой крик: «Вон, безбожники!» – и противники вторичного крещения были изгнаны в снежную метель и стужу, потом город был разграблен и «дети Иакова» водворились в нем.