Точно также многое, может быть, дали бы сочинения Ктесия (IV в. до н. э.) и Николая Дамаскина (I в. до н. э.), если бы они сохранились в целости до наших дней.
Труд Ктесия «Персия» в 23 книгах, конечно, заключал достаточный материал и о Лидии. 144 книги «Всемирной истории» Николая Дамаскина при всей компилятивности такого огромного произведения, были бы не менее ценными.
Впрочем, те отрывки Ксанфа Лидийского, что переданы нам в эксцерптах Стефаном Византийским, Николаем Дамаскиным, Дионисием Галикарнасским и другими, не внушают доверия к себе даже с точки зрения подлинности.
Согласно Дионисию Галикарнасскому, Ксанф утверждает, что у Атия (бога Хатти?) были сыновья Лид и Торреб. Разделив отцовское государство (Хеттскую державу?), оба они остались в Азии, и народам, над которыми они властвовали, по ним были даны наименования: лидийцы и торребы.
«Их наречия мало различаются, и теперь они заимствуют друг у друга немало слов подобно ионянам и дорянам». В этом отрывке уже ценно указание на разделение лидийского языка на диалекты и на то, что часть народов хаттийского корня — потомков Атия — переселились из Азии, очевидно, в Европу.
В поэмах Гомера имя лидийцев не упоминается. В «Илиаде» (401) идет речь о меонийцах.
В хеттской клинописи имеются сведения о стране Маса. В этом имени исследователи видят более древнюю форму названия Меонии.
Ассирийские надписи о Лидии ничего не говорят, кроме уцелевшего упоминания о лидийском царе Гигесе.
Ашшурбанапал в своей военной хронике сообщает, что царь Гуггу признал власть Ассирии и прислал к нему послов, умоляя о помощи против вторгшихся в Малую Азию киммерийцев.
Интересно отметить указание надписи, что до этого посольства Лидия была ассирийцам совершенно неизвестна. Документы хеттской клинописи рисуют очень пеструю и сложную картину княжеств западной части Малой Азии, но никакого упоминания о Лидии и ее столице Сардах не дают.
Однако материалы богазкеойского архива и тексты каппадокийских табличек открыли возможность истолкования некоторых лидийских собственных имен.
Имя царя Мирсила (он же Кандавл), приводимое Геродотом (1—7), соответствует хеттскому неситскому царскому имени Мурсил, которое Гельб считает по происхождению протохеттским и усматривает в нем протохеттский суффикс, связывая с ним личное имя, которое всплывает в одной каппадокийской табличке, — Бурсил.
До первой публикации (в 1916 г.) новооткрытых лидийских надписей все предположения о языке лидийцев могли базироваться только на ономастике и греческих глоссах. Но и тех сохранилось крайне мало. Да если бы их было во много раз больше, все равно собственные имена в греческой транскрипции не послужили бы достаточно надежной базой для определения положения лидийского языка и родства его с другими.
Прежде всего надо иметь в виду бедность фонетики греческого языка. Далее, передача собственных имен и названий местностей у греков древнейшего времени подвергалось искажениям. Под влиянием случайного созвучия с теми или иными словами греческого языка искажения происходили повсеместно. Имена лиц из племен, чуждых по языку грекам, принимали греческий вид.
Например, жена Гектора, троянка Андромаха, получила в эпосе Гомера имя с точки зрения греческого языка чисто греческое и означающее «сражающаяся с мужами».
Хотя такое имя-эпитет абсолютно не подходит кроткому характеру его носительницы, как он изображен в «Илиаде», однако этимология эта казалась до последнего времени правдоподобной.
Между тем, трудно спорить против того, что троянцы не говорили по-гречески и потому не могли давать царским дочерям греческих имен.
Если же допустить в имени «Андромаха» некоторое искажение под воздействием народной этимологии и постулировать первоначальную форму Андара-м-аку, то это троянское имя, исходя из хеттских языков, можно истолковать как «голубоглазая».
Впрочем, выдаваемые за лидийские имена, приводимые греческими авторами, большею частью сохранили свой негреческий облик и отчасти уже поддаются истолкованию на почве более древних языков Малой Азии или — по крайней мере — могут быть связаны с древнейшими личными именами, упоминаемыми в клинописных текстах II тысячелетия до н. э.
При полной неизвестности лидийского языка и отсутствии у античных писателей определенных данных о нем не было возможности осветить вопросы древнейшей истории Лидии, начала лидийского государства и проблемы этнических связей обитателей Лидии с хеттским и эгейским миром.
Трудно было поверить, что от народа высокой культуры не сохранилось ни одного письменного памятника. Розыски лидийских памятников письменности велись уже давно.
В 1876 г. была опубликована надпись буквами сходного с греческими и ликийскими типами на обломке мраморной колонны храма Артемиды в Ефесе, построенного, по преданиям, лидийским царем Крезом. Этот кусок мрамора хранится в Британском музее. Далее стали постепенно накопляться коротенькие надписи, которые можно было по местам их нахождения признавать за лидийские.
Так, в 1906 и 1908 гг. австрийская экспедиция И. Кейля и А. Премерштейна собрала в Малой Азии на территории бывшей Лидии 380 надписей: из них 376 греческих и латинских.
Остальные четыре оказались лидийскими.
Однако решающую роль в познании лидийского языка сыграли раскопки американцев в 1910 — 1913 гг. в Сардах: они привели к открытию до сорока лидийских надписей, из которых некоторые довольно значительны по объему и хорошей сохранности, а одна представляет собою восьмистрочную билингву, так как содержит, кроме лидийского текста, такой же арамейский.
Другая, уже ранее (с 1883 г.) известная (греко-лидийская) билингва, найденная в Пергаме в развалинах храма Афины, была мало полезна, так как состоит из пяти лидийских и двух греческих слов, причем оба греческих слова — имена собственные. Арамейско-лидийская билингва, наоборот, явилась ключом к разбору других лидийских надписей и к проникновению в строй лидийского языка.
Изучение этих надписей, которых И. Фридрих в своей сводке «Памятники языков Малой Азии» дает 53, было интересно для лингвистов ряда стран. Важное значение имела обработка арамейского текста лидийско-арамейской билингвы, опубликованная Кале и Зоммером в 1927 г.
Серьезным достижением надо считать статью Мериджи «Местоимение первого лица ед. числа в лидийском», где автор, не ограничиваясь грамматическими толкованиями, дает перевод главных больших надписей. Доверяя сообщению Геродота, ожидали, что лидийский язык окажется близким к этрусскому и поможет дешифровке этрусских текстов. Эти надежды не оправдались: пунктов схождения недостаточно.
Исследователи отмечают некоторые черты сходства лидийского с хеттским неситским и ликийским; В. Бран-денштейн удачно подметил совпадение в ряде форм между лидийским и урартским. Однако в общем лидийский язык выявился как особый, своеобразный язык эгейской группы: он открывает собой нечто новое, и знакомство с ним поставило больше новых вопросов, чем разрешило старых.
Характерно звуковое богатство лидийского языка. Лидийский имел звуки, отсутствующие в хеттских языках индоевропеоподобного вида. Можно полагать, что звук, транскрибируемый греческим «тау» соответствовал русскому «ч».
На каком материале написаны 54 известных ныне лидийские надписи? Двадцать из них — на мраморных стелах, две — на камне, две — на столбах, которые были сделаны из известняка, одна — на базе мраморной статуи, одна — на ионической колонне, пятнадцать — на мраморных дощечках, шесть — на кусочках мрамора, одна — на черепке от глиняной посуды, одна — на кувшине, две — на монетах, одна — на гемме, одна — графитто, нацарапанное на скале (в Египте), последняя — на терракотовой вазе.
Надписи относятся к позднейшему времени. Во всяком случае только одна надпись может быть отнесена к эпохе, когда Лидия была еще независимым государством.
При раскопках американцев в Сардском некрополе в 1913 г. была открыта терракотовая ваза, имеющая форму лодочки и содержащая надпись из двух строк. Данная находка, вероятнее всего, представляла собой игрушку, сделанную для ребенка знатного лица. Надпись состоит из знаков, древних по начертанию, написана бустрофедон: первая строка читается слева направо, вторая — наоборот. Смысл надписи таков: «Это Титис такую лодку смастерил для Аттала царевича».