Исчезновение Ecclesia как единственно мыслимой формы существования общества вынудило искать новые обоснования социально-политическому единству. Еще в начале 60-х годов XVI в. подданным английской королевы и французского короля было предложено сплотиться вокруг монарха и помнить, что они являются не католиками или протестантами, а прежде всего англичанами и французами. Далеко не сразу, но этот принцип консолидации общества возобладал, и XVII в. оказался в целом благоприятным для абсолютистских концепций. Впрочем, король как центральная фигура мог быть заменен идеей верности «общему делу» — res publica.
Лучшие умы все чаще задавались задачей объяснить саму природу человеческого общества. Одним оно виделось иерархией социальных групп, наделенных общими чертами и обладавшими определенными привилегиями, другие представляли его в виде атомов, одинаковых индивидов, вступавших во взаимодействие. XVII в. вообще любил различные социальные классификации, то в виде расписания чинов — «табели о рангах», то в виде категорий налогоплательщиков («тариф капитации» Людовика XIV). Эти и другие классификации свидетельствовали о достижении нового уровня в развитии абстрактного социального мышления. При отнесении людей к той или иной социальной категории теперь важны были не конкретные, уникальные качества человека, а соответствие формальным критериям. Социальная структура обретала большую жесткость и однозначность. Если раньше велись долгие и безуспешные споры о том, благороден ли человек по крови или по добродетелям, то теперь дворянином мог считаться лишь тот, кто соответствовал четко определенному набору требований. Эту новую форму социального мышления ощутили на себе многие жертвы знаменитых «проверок дворянства», предпринятых Кольбером. Семьи, не обладавшие установленным доходом и не предъявившие документальных подтверждений своего статуса, теряли дворянские права.
Характерно, что поиски новых принципов социальной классификации совпадают по времени с расцветом жанра воинских уставов, рассматривавших армию как совокупность одинаковых взаимозаменяемых единиц, подчиненных общей дисциплине. Личные качества воина, его доблесть в расчет не брались. Точно так же не был важен ни конкретный вид товара, ни личность торговца или кредитора для утвердившейся в XVII в. формы переводного векселя, в котором фиксировался лишь номинал сделки и время погашения. Да и в научной картине мира, характерной для этого столетия, мир воспринимался состоящим из отдельных корпускул, единиц, которые были связаны друг с другом силами, поддающимися математическому измерению и подчиненными действию общих законов. В XVII в. общество начинали описывать в физических и математических категориях. Церковные и светские власти стремились все исчислить и подсчитать: множились переписи, кадастры, налоговые списки; в каждом приходе в обязательном порядке велись книги учета рождений, свадеб и смертей. Одним из результатов церковных реформ стало усиление контроля над жизнью народа в целом и каждого человека в частности.
Оборотной стороной нового стиля социального мышления стало, по выражению М. Фуко, «великое закрытие»: безумцы отделялись от «нормальных людей» и запирались в больницах тюремного типа; преступников, которых раньше держали под замком лишь до суда, а затем карали или миловали, теперь отделяли от общества, отправляя на каторгу или в тюрьму; нормальным виделось теперь содержание неимущих в работных домах; да и детей предлагалось отправлять в закрытые учебные заведения, подальше от мира взрослых. В правовом отношении усилился контроль над женщинами: произошло ограничение их имущественной самостоятельности, чаще действовало правило брать фамилию мужа в браке.
Укрепление социальных перегородок, всеобъемлющая регламентация общества были скорее идеалом и не препятствовали новым формам группировки людей, объединенных по различным основаниям. В это время появляются такие формы общения, как кружки и салоны, где люди разных сословий разговаривали на равных, создавая репутации и вырабатывая новые моды. Важную роль играла владелица салона, в некоторых из них женщины были не только гостеприимными хозяйками. Так, французские «прециозницы» способствовали оформлению особой культурной модели: утонченности чувств, изысканности языка, благородства интеллектуального общения, в котором женщины выступали, как минимум, наравне с мужчинами. Культуролог Н. Элиас говорил о «процессе цивилизации» или установлении «цивилизации нравов»: контроль над аффектами, хорошие манеры, в том числе и застольные, вежливое обращение, — нормы, установившиеся сначала при дворе, в XVII в. стали распространяться, захватывая все более широкие круги населения.