Противники, встретившись у Тразименского озера, сражались с таким пылом, что не обратили внимания на происходившее в это время землетрясение. Фламиний был наголову разбит, сам он погиб, тело консула не найдено.
Карфагенский полководец Ганнибал
Рим был встревожен первыми победами Ганнибала и направил сражаться против него многоопытного Квинта Фабия. От него ждали решительных действий, но мудрый консул не торопился, он начал отступать и маневрировать, избегая сражений. В Риме у недовольных его тактикой он получил прозвище «Кунктатор» («Медлитель»). Впоследствии в разных странах так будут называть многих осторожных полководцев, включая русского фельдмаршала Кутузова.
В ответ на насмешки и обвинения в робости, звучавшие отовсюду, Фабий спокойно отвечал: «Бояться за Родину — не постыдно».
Вместо Фабия-«Кунктатора» римский сенат направил против Ганнибала двух новых консулов — Эмилия Павла и Теренция Варрона. Приближались Канны — едва ли не самое знаменитое сражение в мировой истории.
Что же произошло под Каннами 2 августа 216 г. до н. э.? Каким образом 50-тысячной армии Ганнибала удалось окружить и уничтожить 80-тысячную римскую армию? Схема сражения, тысячекратно изученная, кажется простой: полумесяц боевых порядков Ганнибала, вначале выгнутый вперед, в ходе сражения, по замыслу полководца превращался в полумесяц, выгнутый назад, пока его «рога» не сомкнулись.
Большую роль сыграла неопытность Теренция Варрона, командовавшего в этот день римской армией. Когда он, желая помочь своей пехоте, спешил конницу, Ганнибал с удовольствием заметил: «Это все равно, что отдать их мне связанными по рукам и ногам».
В битве под Каннами тщательный расчет опытного Ганнибала, с одной стороны, и неопытность Варрона, с другой, были очевидны во всех действиях полководцев. Верх тщательности Ганнибала: он учёл даже смену ветра в течение дня, так что к началу сражения сильный ветер дул в лицо противнику. Верх неопытности Варрона: перед самым началом сражения он не препятствовал переходу на его сторону около 600 нумидийцев-перебежчиков и отправил их в тыл своей армии. В решающий момент они достали спрятанные короткие мечи и ударили в спину римлянам.
Трудно установить, кто из военных историков первым сделал вывод «Всякие Канны имеют своего Варрона».
Немецкий военный деятель и теоретик А. Шлиффен в своем труде «Канны» писал, что для такого удивительного сражения «необходимы были с одной стороны — Ганнибал, а с другой — Варрон».
После жестокого поражения под Каннами Рим осознал степень опасности, исходившей от Ганнибала. Римский сенат запретил женщинам проливать слезы, отказался от обмена военнопленных и под лозунгом «Отечество в опасности!» поднял на борьбу все население. Главный виновник позора Канн полководец Варрон не только не был осужден, но и получил почести за мужественное поведение.
После победы под Каннами Ганнибал подошел к Риму, но, поколебавшись, отказался от возможности атаковать и захватить столичный город противника. Его сподвижник Махарбал заметил по этому поводу: «Не все, конечно, дают боги одному человеку. Ты, Ганнибал, умеешь побеждать, но пользоваться победой ты не умеешь».
Вопрос о том, почему Ганнибал, приблизившись к Риму, ушел от него, обсуждается в исторической литературе до сих пор. Большинство отдает должное стратегическому чутью Ганнибала. Он жил задолго до Наполеона, который поторопился двинуться на Москву и взять ее, чем приблизил свое поражение. Ганнибал не стал ускорять победу римлян. Его расчет был на отход от Римского государства союзников и помощь родного Карфагена.
Сохранилось немало отзывов о личных качествах Ганнибала. Римский историк Тит Ливий писал о нем: «Не было такого труда, от которого бы он уставал телом или падал духом. Первым устремлялся он в бой, последним оставлял поле сражения… Его жестокость доходила до бесчеловечности, его вероломство превосходило даже общеизвестное пуническое вероломство».
Древнегреческий историк Полибий подчеркивал: «Единственным виновником и душой всего, что претерпели и испытали обе стороны, римляне и карфагеняне, я считаю Ганнибала. Столь велика и изумительна была сила одного человека, одного ума».