— А взлетит ли он? — с сомнением спросил Николай Львович.
— Ну, Бог даст — взлетит... Инженеры творят невозможное...
— Ладно, — министр сменил тему. — А почему у вас на этом «стадионе» царской ложи нет? Я смотрю, все скамьи одинаковы. Как так?
— Не предусмотрена-с...
— Что значит, «не предусмотрена»?! Государю, что, смотреть соревнования вместе с чернью?
— Ну... В Афинах-с не было-с...
— Как не было? Ведь в Греции всё есть! Это вы, дурни, не доглядели! Немедленно построить, пока время есть!
— Так точно-с...
Ещё минут десять Николай Львович с помощью бинокля инспектировал постройки к предстоящему мероприятию: почти готовые стартовые площадки для пловцов на Неве, зрительские трибуны для наблюдения за плаваньем и греблей вдоль Петровской набережной, маршрутные метки для велосипедистов со специальными гнёздами для фотографов и кино-операторов... Разумеется, не мог он не полюбоваться и на павильоны самой выставки. Вот, итальянцы снова строили что-то в духе возрожденческого палаццо; испанцы возводили мрачное подобие Эскориала; французы плели новомодные кружева из стекла и стали; германские дредноуты и пушки собирались выставляться в окружении стен пряничного домика, как будто из рождественской сказки — кстати, он один был уже полностью готовым. Средневековый псевдо-замок Венгрии переходом соединялся с покрытым мозаиками австрийским, отчего-то показавшимся похожим на санаторий или модную больницу для истеричных. Под этим переходом ютился маленький киоск Боснии и Герцеговины — пока что отдельный. Трасвааль и Китай тоже имели свои павильоны — должно быть, в последний раз. Лично Николаю Львовичу больше всего понравился павильон США — он был выстроен по славной моде времён Очаковских и покорения Крыма и нёс дух порядка, стабильности и уважения к предкам. В общем, сразу было видно, что серьёзными людьми построен дом! Не то, что несколько жалких одно-двух этажных избушек, соединённых кривыми тропинками с торчащими кое-где столь же кривыми и жалкими деревцами, которые поставили на отведённой им территории япошки. Что за отсталая нация, XX век уже на носу, а они до сих пор по-человечески строить не научились! Вот англичане... Впрочем, на Британский павильон министр вообще смотреть не стал — противно было.
Русская часть выставки, ловко соединяющая новомодное извилистое декадентство и горделивую славянскость, хотя и была далеко ещё не достроена, обещала стать великолепной. Площадь павильонов была больше, чем у любой такой выставки прошлых десятилетий. Нефть, сталь, паровозы, паромобили, золото, хлеб, скот, элекроэнергия, «Мир искусства», «Могучая кучка», балет, теософия — кажется, не было ни единой области достижений Империи, которая не нашла бы места на экспозиции! И с популярными нынче деревнями аборигенов не только не подкачали, но превзошли! На прошлой выставке в Париже их было две, а у нас целых три будет: с кавказскими туземцами, с центральноазиатскими и сибирскими! Пусть не думают горделивые европейцы, будто русский народ хуже них несёт бремя белого человека!
— Прошу заметить, Ваше Превосходительство, что деревни сообщаются с павильонами, представляющими основные достижения хозяйства данных провинций. К посёлку текинцев примыкают павильоны Текстиля и Коневодства, с посёлку самоедов — павильон Золота, а черкесский аул непосредственно сообщается с павильоном Нефти. Таким образом, зритель будет незаметно для себя переходить как бы от дикости к цивилизации и видеть выставку единым целым, не отрываясь!
— Превосходно, — ответил министр, разглядывая, как на искусственной горе сбоку от Нефтяного дворца лепятся друг к другу свеженькие аккуратные сакли.
Потом он подумал, что надо распорядиться всё-таки вербовать в деревни грамотных туземцев, а не абы каких. Лучше даже чтоб гимназию окончили. А то пускать совсем уж диких в эту красоту опасно как-то: не дай Бог, всё разломают по темноте своей; а то и решат навсегда поселиться, потом их не выдворишь...
Додумать эту мысль до конца он не успел, потому что услыхал какие-то крики снизу. Опустил бинокль и увидел у подножия ворот человека в мундире Министерства внутренних дел. Тот, крича, размахивал какими-то бумагами.
— Пропустить! — крикнул Николай Львович своей охране.
Пять минут спустя запыхавшийся чиновник оказался наверху, подле министра.