Глава 39, В которой Венедикт замечает, что что-то не то.
– Ну и что теперь делать? – Спросила Перовская, глядя на Венедикта.
У него ответа не было. Казалось, что они предусмотрели, всё, всё полностью! Этот Миша доверял ему! Он даже не сбежал, когда пятнадцать минут назад оставался в толпе без присмотра! А теперь... Всё пропало! С каждой секундой их кабина поднималась выше, удалялась от Коржова — и возможности какого-то успеха...
– Кажется, я приношу неудачу, – вздохнула Перовская. – Это точно так, как когда в восемьдесят первом году царь не поехал ни по Малой Садовой, ни по Екатерининскому каналу...
– Будет вам, Софья Львовна! – сказал Венедикт. – Это я виноват, а не вы. Нельзя было позволять ему разговаривать со служителем карусели! Надо было толкнуть этого болвана в кабину вперёд себя! Идиот! Я всё испортил!
– Не вините себя. В нашем деле никогда невозможно предусмотреть абсолютно всё. Это я как самый опытный участник должна была быть внимательнее...
– Нет, это была моя ответственность! Я главный исполнитель! – Венедикт не унимался. – И я провалил это дело!
– Уж не знаю, о каком таком деле вы говорите, но раз друг Венедикта остался внизу, давайте просто насладимся катанием на этой карусели, ладно, тётушка? – сказала вдруг Матильда.
– Тётушка? – Удивился Венедикт. – А я думал, Матильда, вы дочь Софьи Львовны...
– Что, дочь?! О, нет, конечно! – Захихикала «принцесса революции». – Моя мама умерла давным-давно, а папенька ни за что не пустил бы ходить по весёлым компаниям, курить папиросы и всё остальное! Нам с тётушкой приходилось отговариваться тем, что мы велосипедируем, чтобы иметь возможность...
– Зина, господину это знать неинтересно, – прервала её Перовская.
Матильда замолчала. Венедикт подумал, что она, похоже, оказалась не совсем тем, что он представлял себе. Впрочем, теперь это всё не имело значения. Кабина добралась до верхней точки, покачнулась и застыла. Чёрт возьми! Была надежда, что служитель не исполнит договорённости, они скоро спустятся, смогут догнать Михаила и, может быть, всё-таки выполнить то, что задумали... Но нет. Теперь застряли. Полный крах.
– Ой, почему мы не едем? – Спросила Матильда, и у Венедикта появилось ощущение, что она была вообще не в курсе их задумки.
– Мы немного посидим тут, дорогая, – сообщила ей Перовская. – Ты только не волнуйся.
– Как бы, тётя, нам навечно не застрять тут... И вообще... Не понимаю... Зря мы сунулись на это колесо! Лучше бы и правда в соревнованиях поучаствовали, как папенька нам велел!
Между тётей и племянницей пошли какие-то странные, глупые, детские разговоры. Венедикт ощущал, что обе они городят какую-то ахинею, но даже не смог бы пересказать, о чём речь. Его мозги кипели, переполненные чувствами отчаяния, вины и безнадёжности. Вокруг всё плыло. Он был словно сам не свой. Как будто бы наблюдал за событиями откуда-то не из этой глупой кабины, а извне, снаружи, с неба, с точки зрения истории. Внизу, под кабиной, толпились народные массы. Заводы стояли. Рабочие наводнили выставку и были готовы начать революцию как никогда. Им нужен был сигнал. Им нужен повод. И он, Венедикт, судьбою и Нечаевым назначенный, чтоб сделать этот повод, чтоб начать величайшее действо, призванное переменить всю судьбу России бесповоротно, всё проворонил... Проморгал! Не справился! Подвёл всех! И организацию подвёл, и Нечаева, и весь русский народ, которому предстояло спасти самое себя в этот самый день!!!
Между тем, посреди стадиона, где проходило открытие Олимпиады и где вот-вот должно было начаться её закрытие, готовился запуск летательного аппарата тяжелее воздуха. В том, чтобы сидеть сейчас бесцельно запертыми наверху, имелось одно преимущество: стадион отсюда виден был прекрасно. Сперва Венедикт мог разглядеть нечто чёрное и округлое, помещённое на нём и окружённое большой толпой народу. А затем донёсся отголосок выстрела полуденной пушки, толпа расступилась, и чёрная штука начала набирать высоту.
Через несколько секунд её уже можно было рассмотреть во всех подробностях. Это было плоская квадратная платформа с отверстием посередине, над которым размещался огромный продолговатый баллон. Из этого баллона вырывались клубы дыма и огня: должно быть, именно сила выбрасывания этих стихий и обеспечивала подъём конструкции. Если присмотреться, на платформе можно было разглядеть малюсенькую фигурку первопроходца.
«Безумец», – решил Венедикт.
А Перовская вдруг закричала:
– Да это ж Кибальчич!!!
– Кто? – Не понял Венедикт.
– Кибальчич! Техник наш! Он был в «Народной воле!»