Бобровый городок.
Рассказ Ч. Робертса.
I. Под ледяной кровлей.
Пробиваясь тонкими струйками вниз, через покров снега и прозрачного голубого льда, резкий зимний солнечный свет озарял коричневое дно пруда почти с летней яркостью. Подо льдом вода и теперь была так же тепла, как летом, потому что пруд питали ключи, бившие из такой глубины, что температура их почти не менялась под влиянием времен года. Кое-где со дна поднимался росток водоросли, свежий и зеленый, как в июне месяце.
В наземном же мире в эту пору проносился надо льдом и снегом такой сильный и холодный ветер, что даже выносливые северные деревья трещали под его дуновением и очень немногие из северных, привычных к стуже животных, обитавших в этой глуши, имели мужество бороться с ним, несмотря на терзавший их холод. Большинство из них забились поглубже в свои логова под стволами упавших деревьев или посреди густой, хвойной поросли, тревожно ожидая, когда сдастся суровый мороз и стихнет буйный ветер.
Только внизу, в глубине пруда, в широком просторе янтарной воды, под ледяной кровлей, жизнь протекала все так же деятельно и спокойно. Ветер мог бесконечно носиться в разнузданной ярости, холод мог положить свою смертоносную руку на лес и горы, — в своем невидимом убежище бобры и не подозревали об этом. Стужа могла только прибавить пару дюймов толщины к покрывавшему пруд ледяному покрову и этим придать еще большую безопасность их и так уже безопасному мирному убежищу.
Пруд был достаточно велик, чтобы дать бобрам необходимый простор для их игр и забав. Он растянулся на несколько акров[5] при глубине в пять футов в наиболее глубокой, средней, части. У мелких же берегов лед, толщиной в фут, твердо лежал на дне и был покрыт сверху снеговым покровом.
Бобры этого пруда занимали хижину на краю глубокой воды, недалеко от плотины. Эта хижина представляла собой стоявшее на широком основании низкосводчатое жилище из ила, дерна и искусно переплетенных палок, надежно защищенное от ветра и холода толстым слоем ледяной кровли. Купол, хотя и прикрытый глубоким снегом, был ясно виден всякому лесному бродяге, который иногда и подходил, чтобы с жадностью принюхаться к теплому запаху бобров, выходившему кверху из крошечных отдушин, находившихся на его верхушке. Но как ни голодны, как ни жадны были эти бродяги, маленькие строители купола и плотины, жившие внутри жилища, и не знали и не заботились об их прожорливости. Купол имел целых два фута толщины, был прочно построен и замерз почти до твердости гранита. Ни у кого из голодных жителей леса не было когтей достаточно сильных, чтобы прорвать себе путь через подобную защиту. Бобры жили тепло и сохранно в самой середине жилища, в сухой, выстланной травой комнате, лежавшей как раз над уровнем воды.
Но ледяная кровля и их промерзший купол защищали бобров не только от северного холода или ярости их врагов. Они скрывали и их запасы, которыми бобры хорошо обеспечили себя против зимнего холода. До наступления морозов бобры подгрызли большое количество берез, осин и ив, разрезали их на удобные для переноски и последующего употребления куски и втащили их на место, находящееся немного выше середины плотины, где вода достигала самой большой глубины. Здесь запас бревен, жердей и хворосту лежал перепутанной кучей со дна до нижней поверхности льда.
Когда в доме наставало время кормления, один из бобров плыл к куче провианта, выбирал подходящую палку и втаскивал ее в дом. Здесь, в сухом, пропитанном острым запахом сумраке, семья спокойно лакомилась, поедая кору и внешний нежный слой молодого дерева. Когда палка была очищена дочиста, другой бобр вытаскивал ее и сплавлял вниз к запруде, где она оставалась про запас в виде материала для починок. Так как все члены колонии обладали превосходным аппетитом, почти всегда можно было видеть какого-нибудь бобра, плывущего по янтарному полумраку или с зеленой палкой из кучи запасов, или с белой, чисто ободранной, относившейся к основе запруды.
Для этих, самых прилежных из всей четвероногой братии, животных теперь настали праздники. Под ледяным покровом нельзя было ни строить запруды, ни подгрызать деревья, ни чинить жилища. Оставалось только есть, спать и играть. Конечно, особенного разнообразия в играх у них не было, но это мало смущало их. Иногда два бобра забавлялись чем-то вроде бешеной игры в догонялки, плавая с поразительной быстротой подо льдом, гребя могучими задними лапами, скромно сложив под подбородком маленькие передние лапки и вытянув прямо назад свои широкие, плоские, лишенные волос хвосты, служившие им рулями. Быстро плывя и бросаясь то в одну, то в другую сторону, они оставляли за собой след из маленьких серебристых пузырьков, образующихся из воздуха, скрытого в их густом меху. В конце концов, один из игравших был не в состоянии больше задерживать дыхание и быстро вплывал в отверстие черного туннеля, ведшего вверх, в жилище, карабкался в верхнее помещение и ложился там, тяжело дыша. Через мгновение к нему присоединялся и его не менее запыхавшийся преследователь. Один за одним собирались и все остальные члены колонии, и вся низкая комната наполнялась теперь уютным теплом и сытым довольством.