Негр снова глотнул виски. Карл сел на свое место, проговорив:
— Прямо музей народов. Посмотри — белый, черный, желтый, еще не хватает красного — достойного сына Великого Духа.
Все пятеро опять с'ежились под ледяными порывами ветра. Слышно было, как наверху, по крыше, взад и вперед бегал негр, чтобы согреться. Бутылка виски у ирландца уже опустела, и он затеял ссору с китайцами. Те испуганно смотрели на него с каменной азиатской улыбкой.
— Вы, паршивые желтокожие, не хотите выпить с белым человеком! — с этими словами он совал в лицо одному из китайцев пустую бутылку.
Тогда Фред схватил его за шиворот и швырнул на прежнее место.
— Проклятый детчмен! — заорал ирландец и сунул руку в карман за револьвером.
— Оставь игрушку в покое, — спокойно сказал Карл.
Пьяный разразился проклятиями и бросился на Карла, но остановился, получив от Фреда пощечину.
— Еще одно движение или слово, и ты полетишь вниз, как мешок с песком!
Забулдыга с'ежился, злобно глядя в холодное лицо немца.
Поезд все мчался и мчался, со скоростью около восьмидесяти километров в час, спускаясь в долину. Слева загремело эхо, Карл выглянул вниз.
— Слышишь, мы проезжаем вдоль Черной реки, — сказал он.
Внезапно рядом раздался стук. Все прислушивались. Буря понесла к ним отрывки слов снаружи. И вдруг ясный звонкий голос прорезал шум метели и певучее стрекотанье колес:
— Прыгайте к дьяволу!
С минуту длилось тяжелое молчание, потом раздались испуганные возгласы, и глаза всех трампов уставились наружу.
Коротко и сухо прогремел выстрел, и эхо глухо повторило его. Китайцы бесшумно поднялись, размяли окоченевшие ноги и скрылись, нырнув во тьму.
— Пинкертон[17]! — воскликнул Карл. Фред кивнул головой. Ирландец стал взбираться на стену.
— Куда ты лезешь, пьяный чорт? Нас подстрелят из-за тебя, — прошипел Фред, крепко держа его за ногу.
Карл, кинувшись к выходу, схватился за поручни, но тут яркий белый свет упал сверху на его лицо, и Карл увидел фуражку с золотыми кантами.
В это время внезапный толчок вагона сбросил карабкавшегося наверх ирландца, и тот шлепнулся вниз. Тотчас же фонарь огненной полоской скользнул тоже вниз.
— Фред, ко мне, я его держу, возьми у него! — крикнул Карл.
Он сжимал горло сыщику, и они клубком скатились на площадку. Фред сверху, как кошка, бросился на врага.
— Фред, бежим, револьвер у меня, — тяжело дыша, закричал Карл.
Сыщик бежал через вагон, тревожно свистя; из соседнего вагона к ним несся кондуктор с фонарем.
Оба трампа подскочили к подножке. Колеса загремели глухо, как в пустоте, — поезд мчался через мост.
— В воду, всего хорошего, Альфред!
— Всего хорошего, Карл!..
Оба с братской любовью посмотрели друг на друга.
Со сжатыми бледными губами стоял Фред над серой рекой, где бесновались снежные облака,
— Пора, — сказал он коротко и громко.
Почти одновременно просвистели их тела через мост, в черные волны.
Холодные, как лед, почти останавливающие биение сердца, замкнулись они над двумя смельчаками. Фред вдруг почувствовал под ногами твердую почву и выплыл вверх. Инерция летящего поезда пронесла их почти к берегу.
Фред вышел из воды первым, Карл выкарабкался немного дальше по течению. Он крикнул. Фред подбежал к нему, у него кружилась и горела голова. Оба трампа, мокрые и в снегу, стояли и смотрели на исчезавший красный огонек последнего вагона.
— Довольно благополучно. Но негр- бедняга… — медленно произнес Карл. — Посмотри-ка, видишь, вон там, светящееся окно. Ага, слышишь трескотню, это водяная мельница. Ну, они нас обогреют. Что с тобой?..
Фред поднял руки и тяжело свалился на товарища.
— Фред, дорогой, что с тобой творится?
Карл заглянул в его бледное лицо, — по лбу к глазам бежала струйка крови. Дрожащими пальцами ощупывая голову Фреда, Карл нашел в затылке отверстие от пули, но кость не была повреждена. Он беспомощно осмотрелся вокруг, — в долине спокойно и густо падал снег, пело молчание зимней ночи, и слабо где-то громыхали мельничные колеса.
Тогда трамп поднял своего товарища на руки и поспешил по глубокому снегу к приветному огоньку вдали.
Отель в бочке.
В Сан-Луи сегодня было 42° жары. «Величайший в мире пивоваренный завод А. Буш» шумел на берегу Миссиссипи, едва поспевая за усиленным спросом на пиво.
Два загорелых, запыленных парня медленно брели вдоль улицы. Они заглянули на момент в открытую калитку на лихорадочную спешку во дворе и поплелись дальше. Вечернее красное солнце освещало беззаботные, смелые лица и окрашивало потертые синие блузы в нежный фиолетовый цвет. Оба озирались вокруг, словно ища чего-то.
Вправо от дороги было железнодорожное полотно, слева тянулся бесконечный деревянный забор. Солнце, честно исполнив свой долг, поспешило откланяться и юркнуло за горизонт.
Путники зашагали быстрей. Шум города сзади стих. Какой-то пароходик на реке свистнул: «Спокойной ночи». Легкий туман появился над водой.
Забор кончился. Один трамп нырнул в заборную дыру и позвал товарища. Тот безмолвно последовал его примеру. Оба пошли вдоль забора. Скоро они остановились и осмотрелись.
Они очутились на складе порожних бочек. Одна из них, колоссальной величины, привлекла их внимание.
— Как ты думаешь, можем мы заночевать в этом отеле? — спросил один.
Другой вместо ответа заглянул в бочку, — она была как раз для двух человек, внутри лежали два пустых мешка. Трампы, решив, что до ближайшего полицейского поста было не меньше мили, влезли в бочку, закурили трубки и вытянули усталые ноги.
Один из них, широкоплечий парень, буркнул:
— Так, и табаку конец. Клянусь, завтра надо садиться на воду.
— Знаешь, первая моя водная прогулка, собственно, не оставила у меня приятного воспоминания, но сейчас другого ничего не остается. Я тебе расскажу интересную историю про «Меррик», — сказал второй спутник и заложил руки под голову.
Говоривший был настоящий американец: длинен, худ, мускулист, с большими живыми глазами и энергичным спокойным лицом.
— Это случилось в тот благословенный день, когда я был выброшен из университета в Балтиморе за невзнос платы за ученье. Я взглянул на свои руки: они были достаточно сильны для того, чтобы зарабатывать доллары. Один продавец душ продал меня, в качестве кочегара, за 3 доллара 50 центов на пароход «Меррик». Эта галоша перевозила бананы с Ямайки в Балтимору. И я помогал в этом. Пожирая массу угля, она при хорошей погоде делала восемь морских миль, при плохой — половину, ковыряясь в волнах, как пьяный негр. Старый «Меррик» был здорово размалеван, да, пожалуй, краска и была единственным, что скрепляло эту посудину. Зато капитан и штурман слыли опытными моряками.
У старины капитана было маленькое пристрастие к ямайскому рому. В последний рейс он нелегально купил большую партию этого зелья и очень дешево. К заливу Чэзпик капитан имел полную нагрузку. В это время старик сам был на вахте, направляя свой пловучий ящик на великолепную, острую скалу. Это было под Новый Год, в одиннадцать часов вечера. Помню я бежал по палубе с чайником в руках, — мы хотели смастерить пунш. И вдруг загремело, затрещало, фокмачта кувыркнулась на сторону. У меня из глаз посыпались искры.
Старый «Меррик» прыгнул, как козел, затем что-то сильно ухнуло, и половина судна тихо опустилась на двадцать футов под воду. Затем настал отдых и для второй половины, она тоже легла на бок.
Я с непостижимой быстротой скользнул вниз, сидя на чайнике, как на санях, успев увидеть капитана, легко прыгающего в воду. Потом все скрылось, и я, Годфри Тальбот, бывший студент философии, рухнул в Атлантику.
Такая прекрасная прогулка и такой конец! Проклятый старик предвидел все, кроме существования скалы, и вот, по поверхности моря ничего не стало видно, кроме сотен плавающих ящиков с бананами. Куда не проникал мой взор, всюду были бананы, бананы, республика из бананов. Я поплыл к ним.