В этот момент человек поднял голову кверху, и я увидел, хотя и неясно, его бледное лицо. Я встал на запасную стеньгу, лежавшую подле меня, и, перевесившись за борт, старался ближе рассмотреть незнакомца.
Он не изменял своего положения, как бы боясь походить на человека и, видимо, не намереваясь подняться на корабль. Наконец, я решил заговорить.
— Что с вами? — опросил я повелительным тоном. Он, видимо, сильно заволновался.
— У меня судороги, — ответил он и затем робко прибавил: — Не надо никого звать на помощь.
— Я и не собираюсь, — возразил я.
— Вы один на палубе?
— Да, — ответил я.
Он слегка заколебался, точно желая выпустить трап и уплыть, но затем, видимо, раздумал.
— Я думаю, что ваш капитан уже спит?
— Нет, он не спит, — сказал я.
Он смолк. Очевидно, ему было очень тяжело на что-то решиться, он боролся с собой и колебался. Я не мог больше заставлять его страдать, надо было вызвать его на об'яснение.
— Я и есть капитан, — сказал я.
Из воды показалась другая рука и тоже ухватилась за ступеньку трапа.
— Меня зовут Вилькинс. — Голос его теперь был решителен и спокоен.
— Вы, должно быть, отличный пловец, — заметил я.
— Да… я лежу в воде с семи часов, — ответил он, — для меня остается два выхода: выпустить трап и плыть, пока не утону от истощения сил, или же подняться на ваш корабль.
Очевидно, это был молодой человек с большим запасом силы, мужества и самообладания. Хотя я был тоже молод, но все-таки не хотел поступать опрометчиво и тщательно обдумывал, что сделать. Наконец. я решился. Он внимательно следил за мной, видимо, ловя мои мысли.
От воды отделилось голое тело. Незнакомец стал быстро влезать по трапу. Я отошел от борта: надо было принести ему какую-нибудь одежду. Перед тем, как войти в каюту, я остановился на палубе и прислушался. Все, очевидно, спали.
Взяв из своей каюты легкий, серый фланелевый костюм, я вышел на палубу.
Голый человек сидел у грот-люка. Я подал ему костюм. Он взял его, не говоря ни слова, и быстро оделся. Теперь, одетый, как и я, он шел за мной, точно мой двойник. Мы двигались к корме, молча и тихо.
II. Драма на «Буревестнике».
— Что же вы мне расскажете? — спросил я, сам не узнавая своего голоса, и, взяв лампочку из нактоуза компаса, осветил его лицо.
На вид он был лет двадцати пяти, хорошо и сильно сложен. У него был высокий лоб, короткие волосы, круглый выдающийся подбородок и резко очерченные губы. Его светло-серые глаза лихорадочно блестели из-под черных густых бровей. Общее выражение лица было сосредоточенно и вдумчиво. Но, что меня особенно поразило, — он необыкновенно походил на меня.
Легкий крик изумления невольно вырвался у меня. Я поставил лампочку обратно в нактоуз.
— Там, за рифом, корабль, — прошептал он.
— Да, «Буревестник». А вы знаете кого-нибудь из наших? — спросил я.
— Нет, не знаю. Я младший штурман с того корабля… To-есть я был им… — поправился он.
— Там что-нибудь случилось?
— Да, я убил человека, — чуть слышно прошептал он.
— Что вы говорите! Сейчас?
— Нет, во время рейса… Несколько недель тому назад. На 39° южной широты.
— В припадке гнева? — мягко спросил я, стараясь внушить ему доверие к себе.
Он стоял передо мной в моем костюме, и мне начинало даже чудиться, что я стою перед собственным отражением. Время и перенесенные страдания уже успели несколько смягчить для него ужас его поступка; я острее ощущал этот ужас. Он заметил впечатление, произведенное на меня его словами, и снова заговорил.
— Не правда ли похвальный поступок для уроженца Плимута? — прошептал мой двойник с горькой улыбкой.
— Вы из Плимута?! — Мне сделалось почти жутко: он оказался моим земляком.
— Мой отец учитель в Плимуте, — снова заговорил он. — И меня скоро увидят перед судом. Этого не должно быть. Кто знает… Ну, да не стоит об этом говорить…
Я видел его страдания и понимал, что передо мной стоит невольный убийца, который боится, чтобы я не принял его за обыкновенного преступника.
— Стоит, — сказал я, кладя руку ему на плечо. — Говорите.
— Это несчастье произошла, — начал он, — когда мы работали при постановке фока и при взятии рифов в темноте. Да, все это случилось из-за фока…
«Разыгрался страшный ураган. Только один парус держался против сильного ветра. Это продолжалось несколько дней подряд. Работа была серьезная и очень трудная. При вытягивании фок-шкота старший штурман вое время делал мне грубые и неуместные замечания. Нужно вам сказать, что я был уже страшно измучен продолжительной работой, не имея ни минуты отдыха в борьбе с бушующей стихией. Мои нервы были напряжены до последней степени. Примите еще во внимание и то, что наше судно глубоко сидело в воде…