Крепкая лесенка с четырьмя железными крючками по концам действительно нашлась, и Самми, маневрируя между грудой вещей, перевернутых вверх ногами, поднял ее, чтобы подать нам конец сквозь дверцы!. Но, несмотря на усердие, он как-то оступился, промахнулся, — и один из железных крючьев ткнулся в стекло иллюминатора. Стекло было очень толстое, как всегда делается в пароходных оконцах, но удар крючка все-таки пробил его насквозь, и в каюту хлынула струя воды.
Мы поскорее схватили одеяла из ближайших кают и побросали их Самми, чтобы он закупорил отверстие, но вода лилась с такой силой, что это оказалось невозможным. Тогда Вилльям Андерсон приказал Самми не мокнуть понапрасну и вылезать к нам. Зацепивши, на этот раз благополучно, лестницу за порог открытой сверху двери, Самми выбрался из каюты.
Поглядев на сильную струю вливавшейся воды, мы сообразили, что, когда каюта наполнится, вода значительно увеличит вес судна, и «Аделаида» опустится еще ниже. Необходимо было по крайней мере пресечь ей дорогу в наши помещения. К счастью, пароход был новый, все пригнано как следует, и дверь, отделявшая коридор от каюты повара, захлопнулась герметически.
Но Вилльям Андерсон посоветовал закрыться и сверху.
— Неизвестно, насколько осядет «Аделаида», — заметил он: — может быть, дверь с лестницы на палубу опустится до самого уровня воды: ведь, тогда нас тут зальет, как мышей.
Мы послушались его совета, и скоро наш единственный выход на волю был также заделан наглухо. Затем мы уселись, закурили трубки и стали ждать, что будет дальше.
Только Самми, с помощью своей лестницы, разгуливал по всем каютам и сообщал новости. Иллюминаторы один за другим покрывались водой: мы садились все глубже и глубже. Начинало постепенно темнеть, между тем, как в два кормовые окна кают-компании, приходившиеся у нас прямо над головой, мы видели яркое солнце и синее небо.
Вот вода начала просачиваться тонкой струйкой в щелку двери, выходившей на палубу. Но мы живо изрезали перочинными ножами несколько простынь и законопатили щелку так, что больше к нам не могла попасть ни одна капелька.
Затем настала очередь кают-компании: вот — одна пара окон опустилась в воду… вторая… третья, — и, наконец, синее небо с ярким солнцем тоже исчезло…
— Вот мы и совсем нырнули, — спокойно заметил Вилльям Андерсон, набивая новую трубочку.
Но я, оглянувшись и видя сквозь все окна только зеленую воду, невольно вздохнул.
Освещение становилось все более и более странным: словно какие-то зеленые сумерки…
— Ловко! — воскликнул вдруг Вилльям Андерсон и совсем просиял: — «Аделаида» перестала опускаться!
— Почем вы знаете?
— Перестало темнеть.
Последив несколько минут, я убедился, что он прав. Но, на мой взгляд, в этом было мало утешения.
— Что же такое? — сказал я. — Мы уже все равно под водой и можем утонуть так же, как на глубине тысячи фут.
— Утонуть? Как же мы можем утонуть без воды?
— Я думаю, что скоро мы останемся и без воздуха… и задохнемся. А это, по-моему, все равно, что утонуть.
— Без воздуха? Ого, воздуха нам еще надолго хватит, нечего об этом беспокоиться. А вот, что мы не опускаемся глубже, — это отлично! — продолжал он. — На большой глубине у нас, пожалуй, раздавило бы окна огромным давлением воды. Ну, а теперь давайте искать, нет ли еще где-нибудь щелочек.
Щелочки кое-где нашлись, и мы крепко заделали их тесемками из простынь.
— Как удачно, что Самми нашел эту лестницу! — проговорил Вилльям Андерсон, усердно работая.
Я лично очень жалел, что Самми вспомнил о существовании лестницы, так как без вылазки за нею мы не пробили бы окошко и не опустились бы так глубоко. Но мне не хотелось портить всегда веселого настроения моего друга, и я смолчал.
Поговорив за ужином, мы решили, что будем благоразумны и не станем больше ни курить, ни варить чаю на керосинке, так как надо сберегать воздух. Вилльям Андерсон, хотя и сказал «гм», но на все согласился.