Но старик принял деньги за поощрение, и Миллер кончал свой рассказ под звуки какого то танца, сыгранного бешеным темпом. Миллер больше не обращал на него внимания и продолжал:
— Сначала я не мог разобрать почти ничего, но постепенно увидел целую груду мертвых тел, сваленных в кучу кое-как, одно на другое. Мне было грустно, но во мне кипела злоба. И, сам не зная, что я делаю, я закричал так громко, как будто я находился на палубе, а Джим в такелаже.
— Джим Лаусон!
Фельдшер испуганно схватил меня за руку, — нас могли застать в мертвецкой. Слабым, едва слышным голосом Джим Лаусон ответил мне из темного угла:
— Боцман!
— Его зашили в мешок живого?! — воскликнул Джоэ. — Вот негодяи!
Миллер глубоко вздохнул и продолжал, не отвечая на вопрос:
— Он был так слаб, что не мог пошевелить пальцем, но узнал меня и попробовал говорить. Я один донес его до лодки, он весил не больше десятилетнего ребенка. Я мог даже бежать. На кладбище мы прошли мимо свежевырытой могилы, огромной ямы всего в два фута глубиной. Почва там так тверда, что и это стоит огромных усилий.
— Вот куда ты попал бы, Джимми, если бы буксир пришел за нами сегодня утром, — пошутил я, но Джим не слышал меня, и мне показалось, что на этот раз он был мертвым взаправду. Его голова, как камень, лежала у меня на плече. Но, когда я положил его в лодку, я увидел, что он дышет. Мешок и саван, в который его одели, мы оставили под кустом на берегу. Я покрыл его моей курткой, а Том положил ему на лицо свою соломенную шляпу, чтобы защитить его от солнца, и мы стали грести, что было сил. Он очнулся только на палубе, под парусом, куда мы уложили его. Ночью подул легкий юго-западный ветер, и мы поспешили выйти в море.
Во время плавания — мы шли в Порт-оф-Спейн — Джим быстро поправился, а после того, как мы просидели тридцать суток в карантине, он был уже настолько молодцом, что мог отправиться к консулу, где мы с ним наняли двух новых людей.
С тех пор мы не расставались с ним ни на море, ни на суше. А теперь вот все кончено!
Миллер умолк и опустил голову на руки. Одноглазый музыкант перестал играть, как будто понимал, что ему не следует мешать. Мы долго сидели, не говоря ни слова.
Джоэ первый нарушил молчание.
— Боцман, — сказал он, — вы говорили, что он думал о чем то, когда умер в тот раз.
— Да, да, — ответил Миллер. — Мы спросили его, о чем он думал, лежа на груде мертвых тел в покойницкой, и он ответил:
— Я думал, что я умер, и был очень рад, что успел наладить новый фоксель. В эту самую минуту я услышал, что меня зовут…
— Да, ребята, — сказал Миллер, помолчав минуту. — Жизнь хороша, но, как я уже говорил, слишком коротка. И я думаю, что немногие из нас могут сказать, как Джим Лаусон, что успели сделать свое дело… Пора на борт!
Он заплатил по счету, и я видел, как он, проходя, положил сдачу в карман одноглазого музыканта. Мы побрели к пристани, где тихо и печально, среди шумной гавани, качалось на волнах наше судно с флагом на стеньге.
Когда я вечером пришел на шканцы, чтобы прикрыть брезентами на ночь компас и руль, боцман как раз спускал флаг. Последнее дыхание ветерка осторожно развевало красивое полотно с красно-белыми краями и звездным полем. Прежде, чем спустить его, Миллер высоко поднял его под гафель. Там оно еще раз развернулось во всей своей красоте и потом, тихо колеблясь, опустилось вниз.
В Малайских джунглях:
Ловля диких слонов.
Приключения американского траппера Ч. Майера.
Решив заняться ловлей слонов на Малаккском полуострове, я приехал в Тренггану и поселился в небольшом домике, стоявшем на песчаном мысу между рекою и Китайским морем.
От местных жителей я узнал, что в области реки Тар-пу недавно видели стадо слонов в пятнадцать — двадцать голов.
Итак, я знал уже местонахождение стада. Теперь надо было приобрести для охоты на него не менее семи слонов ручных. Такое количество домашних слонов я мог достать только у султана.
На следующий день, сидя на веранде, я заметил скользившую по реке белую лодку, в которой сидело восемь обнаженных до пояса гребцов и один пассажир. Вскоре лодка пристала к берегу, и из нее вышел ее единственный пассажир. Приблизившись к моей веранде, он приложил руку ко лбу, в виде приветствия, и сказал, что султан хочет меня видеть и прислал за мною. Через полчаса я был уже у султана.
Он сидел на красной шелковой подушке и курил зеленую папиросу из крупно накрошенного табаку, завернутого в пальмовый лист. Небрежно кивнув мне, он ударил в ладоши. Сейчас же появился слуга, которому он велел принести для меня стул. Это было неуклюжее сооружение с твердым сиденьем и прямой спинкой, и я предпочел опуститься, по малайскому обычаю, на шелковую подушку, лежавшую на полу.