Выбрать главу

Абдул и его люди должны были вернуться домой в лодке, которую они привели на буксире, и захватить с собой запасы риса, сушеной рыбы и ножей. Таков был его первоначальный план, но, будучи человеком предприимчивым, он решил изменить его и захватить меня назад с собою. Он положительно влюбился в мой подвешивающийся мешок.

В округе, из которого Абдул Рахман приехал, он был человеком видным. Он занимал пост «пенг-хулу» (старшина) трех компонгов и делал официальные доклады голландскому резиденту, проживающему в Палембанге. Обыкновенно он докладывал: «Все спокойно», — так как в тех случаях, когда не все было спокойно, он принимал всяческие меры, чтобы спокойствие водворилось немедленно.

Ни один монарх не мог бы пригласить меня в свои владения с большей важностью чем Абдул Рахман, когда он просил меня приехать в его компонг.

Я обсудил его приглашение с Хаджи, советы которого высоко ценил. Он уверил меня, что Абдул «говорит правду». Окончательно же решиться заставил меня бамбуковый плот Абдула и очевидная легкость, с какою он спустился по реке: самые прекрасные в мире животные бесполезны коллекционеру, если не имеется под рукою удобного транспорта.

* * *

Хаджи сам выбрал лодки, которые я должен был взять. Та, которая предназначалась лично мне, имела не менее сорока футов длины, выбранная же для перевозки моих запасов — не менее тридцати пяти. Эта последняя лодка могла поднять полторы тонны. Обе они были выдолблены из огромных бревен, очень тщательно выровнены внутри и по форме своей напоминали большие шлюпки.

Когда настало время выбрать спутников, возникло довольно щекотливое положение. Почти все мужское население компонга предложило свои услуги. За мною установилась репутация не только колдуна, но и человека, щедро раздающего деньги: экспедиция обещала сытную еду и интересные приключения.

Щекотливый вопрос о выборе моих спутников взял на себя Хаджи. Он избрал десять человек, рослых и сильных — по пяти для каждой лодки.

Малайцы отправились в путь налегке. Они захватили с собою только по второму саронгу, обернутому вокруг головы в виде чалмы. Некотрые из них захватили также остроконечные китайские шляпы. При ярком солнце они изредка надевали их, по большей же части пользовались ими, как корзинами для переноски орехов, бетеля и табаку. Все они носили на боку свои паранги — тяжелые длинные ножи. Без ножа малаец — не малаец.

Мы тронулись в путь при закате солнца. Хаджи и дружественная группа, человек в пятьдесят или больше, стояли на берегу, чтобы проводить нас.

— Саламат джалан! (Счастливого пути!), унтонг! (хорошей прибыли!), — кричали они нам вслед.

Лодка Абдул Рахмана шла впереди, указывая путь. Для того, чтобы править, не требовалось особенного знания реки. Вода везде была достаточно глубока для наших лодок, сидевших в воде не больше, как на полтора фута. При обыкновенном течении четверо гребцов гнали лодку довольно быстро своими широкими веслами; там же, где течение было особенно сильно, они откладывали весла в сторону и пускали в ход шесты.

Два человека отправлялись на нос лодки и, глубоко вогнав шесты в дно реки, надавливали плечами на их концы и шли к корме по борту — верхнему краю выдолбленного бревна. Люди шли в ногу босиком, налегая всей своей тяжестью на шесты, и лодка двигалась вперед совершенно ровно. Когда гребцы достигали места, где у них не было больше упора, вторая пара уже стояла наготове на носу, чтобы продолжать толкать лодку.

В течение всего нашего пути пейзаж почти не менялся: густые джунгли доходили до самого края воды. Справа и слева виднелись две непрерывные зеленые стены, изредка прерываемые небольшими полосами песку.

По временам раздавался призыв или грозный рев тигра или леопарда, противный крик павлина, или карканье и трескотня клюворога. Слышались гармоничные трели певчих птиц, но их быстро заглушала трескотня обезьян. Большая цапля наблюдала за нами в течение нескольких минут с самым важным видом, затем махала крыльями и улетала. На песчаной полосе стояла дикая свинья, пришедшая сюда на водопой…

Мы путешествовали по ночам и ранним утром, а в жаркое время дня спали.

* * *

Только после полудня на шестой день добрались мы до компонга Абдула Рахмана.

На берегу реки собралась целая толпа. Компонг, конечно, ожидал возвращения своего старшины, но вместо одной лодки появились три.

Когда мы под'ехали настолько близко, что я мог рассмотреть их лица, я заметил на них выражение страха. Единственное об'яснение моего присутствия было, по их мнению, в том, что меня послал голладский резидент, с поручением взыскать с них добавочные подати или расследовать что-то, но что именно — они совершенно не знали. Никогда еще не видел я группы туземцев с таким унылым видом.

Абдул Рахман обождал, пока мы все высадились на берег и его окружила толпа с широко открытыми, испуганными у всех глазами. Тогда он торжественно заявил:

— Туан этот — пауанг (колдун). Ни один зверь не может отнять у него жизнь. Он прибыл сюда, чтобы перебить всех животных джунглей. Ему знакомы всевозможные чары и колдовство. Я сам видел.

Толпа молча расступилась, чтобы дать дорогу мне и моим спутникам. Туземцы преисполнились страхом и уважением ко мне.

Абдул поселил меня в своем собственном «доме». Пока я ожидал на веранде, женщины занялись основательной уборкой. Многочисленные руки перетащили мои припасы. Хси-Чу-Ай позволил им перенести все, кроме священных ружей; о них он позаботился сам. Каждый взрослый мужчина и каждый мальчик жаждал чести принести какую-нибудь из вещей туана. Я случайно услышал, как они говорили:

— Он не голландец, и он умеет колдовать. Сам пенг-хулу видел и слышал.

Абдул Рахман слышал очень преувеличенные рассказы о моих подвигах в Палембанге и, передавая их, тоже, в свою очередь, немного прикрасил.

Будь здесь кто-нибудь из моих близких, с кем бы я мог переглянуться, я, наверное, испортил бы себе репутацию среди туземцев, улыбнувшись.

Туземцы хотели, чтоб я сразу отправился на охоту в джунгли, но я заявил, что мне необходимо отдохнуть. Однако, я отдал распоряжения, заставившие всех приняться за работу. Абдулу я об'яснил, что мне нужно большое количество веревок из индийской пеньки, длиною по меньшей мере в тридцать футов каждая, и что жители компонга должны нарубить мне молодых деревьев с прямыми стволами, толщиною в два дюйма и высотою по крайней мере в двенадцать футов.

* * *

Пока все это заготовлялось, я решил совершить экскурсию в джунгли, с целью осмотреть местность. Я взял с собою своих десять человек и Абдула Рахмана с тремя туземцами.

Нигде еще не видел я такого множества красных муравьев, какое наполняет эту местность. У нас ушло много времени на то, чтобы почтительно и осторожно переступать через них и их жилища. Кроме того, вероятно, ни в одних джунглях нет такого количества змей. Питоны свешивались с деревьев, точно толстые канаты, так сильно походя по своей окраске на деревья и листву, что приходилось все время напрягать зрение, чтобы уберечься от них.

Мы прошли очень незначительное расстояние, когда шедшие впереди люди остановились, как вкопанные.

— Римау ада! (Тут есть тигр!), — закричали они.

Отряд наш захватил тигра врасплох, и он был, вероятно, изумлен не меньше нас.

Тигра редко встретишь днем.

Туземцы отскочили назад, оставив меня во главе процессии. В джунглях я обыкновенно не имею при себе никакого оружия, кроме паранга в руке. Ружье мое было у Абдула, который шел следом за мною. Он протянул ружье вперед, и я схватил его. Это было первое испытание, которому мне пришлось подвергнуться на глазах у туземцев. Момент был решающий.