Только внизу, в глубине пруда, в широком просторе янтарной воды, под ледяной кровлей, жизнь протекала все так же деятельно и спокойно. Ветер мог бесконечно носиться в разнузданной ярости, холод мог положить свою смертоносную руку на лес и горы, — в своем невидимом убежище бобры и не подозревали об этом. Стужа могла только прибавить пару дюймов толщины к покрывавшему пруд ледяному покрову и этим придать еще большую безопасность их и так уже безопасному мирному убежищу.
Пруд был достаточно велик, чтобы дать бобрам необходимый простор для их игр и забав. Он растянулся на несколько акров[5] при глубине в пять футов в наиболее глубокой, средней, части. У мелких же берегов лед, толщиной в фут, твердо лежал на дне и был покрыт сверху снеговым покровом.
Бобры этого пруда занимали хижину на краю глубокой воды, недалеко от плотины. Эта хижина представляла собой стоявшее на широком основании низкосводчатое жилище из ила, дерна и искусно переплетенных палок, надежно защищенное от ветра и холода толстым слоем ледяной кровли. Купол, хотя и прикрытый глубоким снегом, был ясно виден всякому лесному бродяге, который иногда и подходил, чтобы с жадностью принюхаться к теплому запаху бобров, выходившему кверху из крошечных отдушин, находившихся на его верхушке. Но как ни голодны, как ни жадны были эти бродяги, маленькие строители купола и плотины, жившие внутри жилища, и не знали и не заботились об их прожорливости. Купол имел целых два фута толщины, был прочно построен и замерз почти до твердости гранита. Ни у кого из голодных жителей леса не было когтей достаточно сильных, чтобы прорвать себе путь через подобную защиту. Бобры жили тепло и сохранно в самой середине жилища, в сухой, выстланной травой комнате, лежавшей как раз над уровнем воды.
Но ледяная кровля и их промерзший купол защищали бобров не только от северного холода или ярости их врагов. Они скрывали и их запасы, которыми бобры хорошо обеспечили себя против зимнего холода. До наступления морозов бобры подгрызли большое количество берез, осин и ив, разрезали их на удобные для переноски и последующего употребления куски и втащили их на место, находящееся немного выше середины плотины, где вода достигала самой большой глубины. Здесь запас бревен, жердей и хворосту лежал перепутанной кучей со дна до нижней поверхности льда.
Когда в доме наставало время кормления, один из бобров плыл к куче провианта, выбирал подходящую палку и втаскивал ее в дом. Здесь, в сухом, пропитанном острым запахом сумраке, семья спокойно лакомилась, поедая кору и внешний нежный слой молодого дерева. Когда палка была очищена дочиста, другой бобр вытаскивал ее и сплавлял вниз к запруде, где она оставалась про запас в виде материала для починок. Так как все члены колонии обладали превосходным аппетитом, почти всегда можно было видеть какого-нибудь бобра, плывущего по янтарному полумраку или с зеленой палкой из кучи запасов, или с белой, чисто ободранной, относившейся к основе запруды.
Для этих, самых прилежных из всей четвероногой братии, животных теперь настали праздники. Под ледяным покровом нельзя было ни строить запруды, ни подгрызать деревья, ни чинить жилища. Оставалось только есть, спать и играть. Конечно, особенного разнообразия в играх у них не было, но это мало смущало их. Иногда два бобра забавлялись чем-то вроде бешеной игры в догонялки, плавая с поразительной быстротой подо льдом, гребя могучими задними лапами, скромно сложив под подбородком маленькие передние лапки и вытянув прямо назад свои широкие, плоские, лишенные волос хвосты, служившие им рулями. Быстро плывя и бросаясь то в одну, то в другую сторону, они оставляли за собой след из маленьких серебристых пузырьков, образующихся из воздуха, скрытого в их густом меху. В конце концов, один из игравших был не в состоянии больше задерживать дыхание и быстро вплывал в отверстие черного туннеля, ведшего вверх, в жилище, карабкался в верхнее помещение и ложился там, тяжело дыша. Через мгновение к нему присоединялся и его не менее запыхавшийся преследователь. Один за одним собирались и все остальные члены колонии, и вся низкая комната наполнялась теперь уютным теплом и сытым довольством.
Какое было дело бобрам, стоял ли теперь день или ночь в широком, застывшем, полном опасностей мире над ледяным покровом; светило ли солнце из холодной синевы, или лежал на снегу любимый волками лунный свет, или же буря заставляла лес дрожать под своими яростными порывами?
II. Роковая оттепель.
Все время, пока продолжался холод и снег покрывал пустыню толстым покровом, бобры жили счастливой, лишенной всяких событий, жизнью под ледяной своей крышей. Но в описываемую зиму страшный холод, свирепствовавший в декабре и январе, погубивший многих из лесных жителей и заставивший остальных обезуметь от голода, вдруг закончился никогда не виданной оттепелью. Даже самый старый из медведей, живший в пещерах Голой Горы, не мог припомнить такой оттепели.
Сначала потянулись дни за днями и ночи за ночами мягкого, заставлявшего таять снег дождя, более теплого, чем в апреле месяце. Снег быстро исчез с отяжелевших веток елей, сосен и болиголова, и молчаливые леса выделялись, темные и страшные, на фоне плачущего неба. На земле и на покрывавшем реки и пруды льду снег с'ежился, слежался и стал серым.
Вскоре на льду собралась вода большими, расползавшимися лужами свинцового цвета, и на обнаженных кочках стали показываться мох и жалкие кустики. На каждом узком ручейке вскоре образовалось два разных течения: теплое, тихое течение — подо льдом; бурное, шумное течение — поверх его. Затем дождь прекратился. Из-за туч показалось солнце, жаркое и вызывающее, как в конце мая, и лед и снег исчезли под его неестественной лаской.
В своем безопасном убежище бобры двумя путями узнали об этом странном явлении в наземном мире. Не все потоки, порожденные таянием снегов, побежали поверх их ледяной кровли, часть их проникла и под нее. Этот излишний приток воды изменил и цвет и температуру чистой, янтарной воды пруда. Он стал сильно давить на лед снизу, поднимался вверх, по туннелям, до самого края сухой комнаты бобровой хижины и бился о запруду, проникая во все оставленные в ней выходы.
Поняв грозившую им опасность, умные маленькие строители запруды торопливо выскочили из жилища и при помощи искусных зубов и когтей стали увеличивать выходы, не теряя времени.
Бобры были слишком сообразительны, чтобы позволить лишней воде войти через один выход, зная, что собравшаяся в одну струю вода окажется слишком сильной для того, чтобы они могли с ней справиться. Разделив воду на многочисленные слабые струйки, они сумели управлять ими. Покончив с этим, бобры перестали тревожиться, рассчитывая, что оттепель внезапно окончится сильным морозом.
Затем пришло второе, еще более зловещее предупреждение о грозящей опасности. С ледяной кровли исчез снег, и, взглянув вверх через лед, животные увидели потоки воды, бурно несшиеся над обнажившимся простором льда. Это было предупреждение, вполне понятное мудрым старикам, и вся колония усердно принялась за укрепление плотины в тех местах, где на нее сильнее всего давило течение.
Но все же такая упорная и в то же время стремительная оттепель превзошла все их хитроумные расчеты. Однажды ночью, когда, проработав, насколько у кого хватило сил, усталые, но успокоившиеся бобры забрались в теплое помещение хижины, случилось нечто, чего никто из них не предвидел. Они уже засыпали в своем уютном убежище под смутно доносившиеся до их ушей плеск разлива и певучие ноты боковых притоков, когда их внезапно напугала вода, поднявшаяся под сильным напором в их туннели и затопившая пол жилого помещения. Давление под льдом, повидимому, внезапно увеличилось.