Из великой книги природы.
ДЕЛЬФИНЫ.
На палубе парохода от толстого коротенького человека так несомненно, так резко шел безобразно гадкий запах, что я не вытерпел и спросил неприятного соседа, — чем это он так выпачкался.
— Дельфином пахнет, — объяснил толстяк. — Платье мое — не беспокойтесь, чисто… Я сам не работаю, а на заводе у нас воздух такой. Ничего с этим сделать нельзя…
На другой день я пришел на завод. Ну, действительно, — воздух! Ну, да запах! Сотни бочек из-под сквернейшей трески, высыхая на жарком солнце, груды тухлой рыбы, разлагающейся на свалке, — нет, они не могли дать полного понятия о том, что тут висело смрадной тучей: в этом запахе было что-то особенное, пронзительное, невыносимо гадкое!..
Толстяк любезно показывает то, что он гордо назвал своим «заводом».
Большой деревянный чан; в него входит коленчатая железная труба, нагреваемая паром из котла в кирпичной топке. Не то помост, не то стол, на нем груды чего-то, похожего на толстейшее свиное сало. Это — распластанные туши дельфинов; несколько их цельных, без голов и хвостов, валяются в грязи на полу. Трое невероятно грязных оборванцев, быстро, быстро действуя короткими ножами, крошат большие куски на мелкие и кидают их в чан.
Когда нож впервые ударяет по туше, жир брыжжет струей на крошильщика. Отмыть начисто такого человека, вероятно, невозможно. Поэтому крошильщики не пробуют мыться: все равно. С поврежденной кожей, впрочем, заниматься этой работой нельзя: жир разъедает царапину в трудно-залечиваемую рану. И, завязав грязнейшими тряпицами черноволосые головы, постоянно облитые убийственным смердящим жиром, веселые парни смеются, посвистывают, втаскивая крючьями с земли на помост серые туши, кидая в кипящий чан отвратительные куски.
Из чана поменьше, соединенного с большой трубкой, медный кран выпускает тонкую струю, наполняющую один за другим небольшие боченки. Это — перетопленный дельфиний жир, прозрачная, нежнейшая, лучшая смазка для хрупких механизмов вообще и для аэропланных моторов — в особенности. Говорят, будто эта смазка не пахнет. Может быть. Здесь этому нельзя поверить: здесь все пропитано гнусноошеломляющим запахом морской свиньи.
Итак, убитый дельфин — грязная туша, от которой чем дальше быть, тем лучше. Очень жалко… На дельфинах так любили ездить феи и богини, начиная с Афродиты, возникшей в лучах зари из пены волн… А нельзя ли посмотреть на дельфина поближе, прежде чем сказочный морской конь превратится в груду сала?
— Отчего нельзя. Очень просто. Завтра утром идут бить дельфинов. Эй, Джиаффар, поговорите с гражданином!..
Просторная фелюга, гудя мотором, скользит по зелено-синей глади волн. Вдруг пять-шесть саженных черных рыб выскакивают из воды так близко, что видны их щучьи рожи. Дельфины! Конечно они, некому больше быть!
Изогнувшись серпом, рыбищи плюхаются обратно, исчезают на миг в брызгах, в пене. Затем в прозрачной воде видно, как они стремительно несутся в зеленую глубину.
Восторг, волшебное зрелище! Вот они, дивные кони богинь!..
Опять гремящий всплеск. Те ли вернулись, другие ли выпрыгнули? Диковинные существа мчатся стадом перед быстро идущей фелюгой, вереницы черных спин мелькают, разрезая волны. Их явилось столько, что я не знаю, куда смотреть; я бегаю по фелюге, не понинимая, почему не стреляют.
— Нельзя, — величественно изрекает от руля сереброкудрый патриарх Джиаффар-оглы, — Тут стрелять — деньги…
Это значит: за стрельбу в гавани — штраф. По-русски патриарх понимает все, говорит скупо. Три молодых, почти черных турка — Джималат, Джанифер и еще какой-то — на мои вопросы лишь скалят великолепные зубы.
Старик важно бормочет что-то по-турецки. Молодые из ящиков по бортам фелюги достают ружья и заряжают их.
Сказка или сон?
В далеком детстве я видал в лесной глуши такой длинный чеканный ствол с серебряной насечкой, с огромным уродливым курком, с кривым ложем. Вот так же, как сейчас, почти черная рука загребала порох горстью, высыпала его в широчайшее дуло, забивала пыж… Громоподобный выстрел старинного ружья клал дичь наповал на невероятных расстояниях. Я помню, как сердце сжималось охотничьей завистью к редкостному оружию. Но на моторной фелюге зачем допотопные ружья? Тут должны действовать магазинки, скорострелки, бездымный порох, разрывные пули…
Старик на корме опять бормочет что-то, и около каждого из молодых на борт ложится по два длинных ствола.
Фелюга бежит по вольному простору, лазурью сияет небо, зеленью блещет морская гладь и дельфины прыгают… везде!.. Тысячи их или десятки тысяч? Видны белые брюха морских чудовищ.