Старик отрывисто не то крякает, не то кашляет: это — команда. Три выстрела сливаются в один гром. Что-то черное, белое, тяжко ворочается на воде, свивается клубом, бьет по волнам черным хвостом и, длинно вытянувшись, замирает. Фелюга подходит. Трое баграми втаскивают добычу на борт. Рыба! Вил рыбы… Чудовищная, десятипудовая, но рыба, рыба! Нет возможности поверить разным разностям, давно прочитанным в книгах: самка дельфина родит живого детеныша, кормит его молоком, ухаживает за ним год. Кто видел, что делается в глубине моря? А тут вот: приплюснутая морда щуки, пасть, усаженая сотнями загнутых внутрь мелких зубов, и плавники, и хвост — все рыбье…
Опять бухают из самопалов, но почти мимо: раненый дельфин нырнул, оставив после себя окровавленную волну. Вновь гром и дым, опять промах.
Старик ворчит по-турецкии, молодые сверкают зубами.
— Черный чушка умный, — соизволяет сообщить мне Джиаффар, — серый чушка дурак, музыка слушать.
Я понимаю плохо. Чушка-дельфин, черный — осторожнее серого, но причем тут музыка?
Фелюга движется чуть-чуть, гуденье мотора смолкло, он лишь скулит певуче-протяжно. Я жду: не достанут ли молодые турки какие-нибудь древние цевницы, тысячелетние зурны, не споют ли причудливую, знойную песню под звуки струн… Но молодцы, скаля зубы, берутся за ружья и, прежде чем прицелиться, подмигивая, посматривают на меня. А я глазам не верю. В нескольких шагах от фелюги десятка два дельфинов, вынырнув, стоят смирно, почти у поверхности воды, устремив на нас плоско-зубастые морды. Другие всплывают. Они слушают пение мотора! Старик Джиаффар крякает, выстрелы гремят — и три дельфина, окрасившись кровью, перевертываются вниз спинами. Толпа невиданных слушателей стоит в волнах кругом…
Когда фелюга почти наполняется тушами любителей музыки, мотор опять гудит, и мы несемся по волнам, уже синим, утратившим зеленый блеск полдня.
Головы, хвосты, внутренности, костяки дельфинов, разрезанных ловкими ножами троих турок, падают в море безобразными клочьями. Туши складываются толстыми пластами. Снова ударяет в нос гнусный смрад морской свиньи.
А над гаванью летит аэроплан. Там, в мощно гудящем сердце стальной птицы, устраняя трение, сохраняя силу чудесному полету, — там скользит и бьется в облаках нечто, взятое отсюда, с моря, от стремительного пловца.
Гнусный запах душил, терзал, преследовал… Нo он выдохся — и забылась морская свинья. Остался в неувядаемой красоте дельфин, буйный морской конь прелестных сказок, загадочно выходящий из глубины волн на странную песню машины…
(«Вечерние Известия»)
СИГНАЛИЗИРУЮЩИЕ ЯЩЕРИЦЫ.
В пустынях Средней Азии водятся ящерицы-круглоголовки, до такой степени по своему цвету похожие на песок, что они от него совершенно неотличимы.
Эти животные не были бы в состоянии заметить друг друга, если бы не яркокрасные и черные полосы на нижней стороне хвоста, делающие его похожим на пестрый флажок. Круглоголовки, бегая, помахивают вздернутыми вверх хвостиками, — но стоит только появиться врагу (например, хищной птице), — как моментально все хвостики-флажки опускаются, и лапки засыпают тела ящериц песком, маскируясь таким образом от опасности.
САМЫЙ ТВЕРДЫЙ МЕТАЛЛ В МИРЕ.
Самым твердым из известных до сих пор металлов являлся ирридий. Второе место по твердости занимал молибден, третье — вольфрам. Наиболее твердым из обычно употребительных металлов является никель. Несколько времени назад в минимальных количествах найден еще один металл — родий (не смешивать с радием). Родий в несколько сот раз тверже других металлов и в 200 раз тверже алмаза. Однако о техническом применении этого металла пока не может быть и речи.
ОТЧЕГО БЬЕТСЯ СЕРДЦЕ?
Известным голландским физиологом профессором Утрехтского университета Зуардемакером предложена новая замечательная теория для объяснения явлений ритмического сокращения сердца. Он объясняет их действием радиоактивных лучей, пускаемых сравнительно слабым радиоактивным элементом — калием, находящимся в крови и в тканях сердца. В своих опытах проф. Зуардемакер показал, что у вырезанного сердца могут быть вызваны сокращения действием лучей радия или другого радиоактивного вещества.