Когда же он проснулся, ему показалось, что он наглотался камней — таким тяжелым стало его тело. Дыхание спирало, голова кружилась, в глазах расплывались красные и зеленые пятна. С трудом поднялся Уппа на ноги и медленными, заплетающимися шагами побрел к своему загону. Хвост болтался, как мокрая веревка, уши свисали тряпками, хобот уныло опустился до земли…
IV. Слон-алкоголик.
На другой день после праздника, в котором он невольно принял участие, Уппу неудержимо потянуло к кафэ. Он еще не вполне протрезвился после вчерашней выпивки. Странная жажда сжигала его глотку. В надежде снова полакомиться сладкой водой, он побрел в город.
Но ожидания его не оправдались. Днем в кафэ почти не было посетителей. Два-три увесистых буржуа, прокисших от жары, клевали носом над парижскими газетами. Никто и не подумал поднести ему хотя бы стаканчик вина, а черный бой свирепо запустил в него табуреткой, Уппа шарахнулся от кафэ.
С горя он забрел на рынок. Но и тут не было поживы. Голодному гиганту не перепало ни банана, ни кусочка зелени. Торговки овощами и фруктами голосили при его приближении, отмахивались палками, охраняя свои сокровища.
В мясном ряду люди в окровавленных фартуках, потрошившие бычьи туши, встречали его злыми шутками:
— Вон какая гора мяса привалила!
— Жаль только говядина у тебя жестковата!
— Давай-ка, приятель, отхвачу тебе хоботище!
Мясники шумно точили ножи и угрожающе потрясали ими, когда слон проходил мимо. Уппа протягивал к ним хобот со смиренным видом нищего, молящего о подаянии, но уже готового к отказу. Вместо подачки он получал по хоботу удар узловатым кулаком и благоразумно удалялся.
Настали дни бесчестья. Потомок славных предков, властителей джунглей, окончательно превратился в жалкого попрошайку. Целый день таскался он по городу, часами простаивал перед кафэ, клубом и ресторанами. На какие штуки он только не пускался, чтобы привлечь внимание находящихся там людей! Он высоко поднимал хобот, печально трубил на разные лады, громко хлопал исполинскими веерами ушей, долго ритмично кланялся, словно китайский болванчик — и все это для того, чтобы выклянчить волшебную воду, которая приятно щипала язык и вливала в мозг и во все его тело пьянящую радость.
Когда он видел у кого-нибудь в руках бутылку джина, то пытался даже приплясывать. Грузно переминался он с ноги на ногу, вскидывая в такт лопухами ушей и поматывая хвостом. Он напоминал опустившегося аристократа, который, проиграв на скачках и рулетке состояние, честь и здоровье, таскается из кабака в кабак и под истошные визги скрипки дребезжит дряблым голосом игривые шансонетки.
В те дни, когда Уппе не удавалось поживиться спиртным, он чувствовал себя глубоко несчастным. Люди, деревья, дома казались ему врагами. Он пугливо озирался по сторонам. Иногда в жажде опохмелиться он доходил почти до безумия. Метался по загону, натыкаясь на забор, выдирая кусты и подымая тучи пыли. Однажды он растоптал попавшуюся под ноги собаку и долго плясал над кровавым месивом, хрипло трубя…
— Пьяница! Старый пьянчуга! Опять нализался! — галдели мальчишки, оравой увиваясь за ним по пятам. Они швыряли в слона камнями, пригоршнями песку, но он равнодушно отряхивался словно от назойливых мух и плелся дальше.
Уппа редко оставался без угощения. Слон-алкоголик развлекал обывателей, дохнувших от скуки в африканской глуши. Когда Уппа приближался, торговцы выбегали из своих магазинов, радуясь случаю позабавиться. Охотно подносили они ему хмельные напитки. В благодарность слон каждый раз проделывал свои фокусы.
Ему тащили джин и вермут, клико, ром, коньяк и лимонад. Напившись, он, к великому удовольствию купцов и приказчиков, сваливался в канаву.
Однако никому не приходило в голову покормить голодного бродягу. Все словно позабыли, что у слона есть жадный объемистый желудок. Уппа исхудал. Кожа стала дряблой, покрылась трещинами, ссохлась. И когда он ложился, сморщенные и обвисшие бока так западали, что в их углубленье свободно могла поместиться крупная собака с щенятами.
Когда голод особенно его терзал, в нем просыпалось инстинктивное влечение к родным джунглям, синевшим на горизонте. Чаще всего это бывало по вечерам, когда лавки запирались и белые покидали клуб и кафэ, отправляясь домой ужинать. Лес призывал молодого слона дыханьем влажного ароматного ветра, нежно обвевавшего его разгоряченную голову. Он звал его не выдуманным людьми именем «Уппа», а безъименными властными зовами. Приподняв хобот, широко раскрыв глаза, Уппа долго и жадно вглядывался в горизонт.