Поэтому назвать поселок Дудинки постоянным местом жительства Бегичева можно только условно. Он задерживался там ровно столько времени, сколько надо было для реализации добычи и приготовления к новому походу. Погода и времена года его не останавливали. Зимой его можно было видеть с упряжкой собак на ледяных равнинах или кочующим на оленях по тундре, а летом — на борте баркаса в плавании по Енисейской губе и даже в самом море. Тундра, безграничные просторы льдов и воды — вот что было подлинным домом этого человека.
— Самым ужасным наказанием для меня было бы просидеть несколько месяцев на одном месте, — говорил Бегичев дудинцам, когда они удивлялись его непоседливости. — Я чувствую себя хорошо только тогда, когда надо мной нет потолка.
Свой край Бегичев знал так же хорошо, как свою могучую пятерню, а пятерня его действительно была богатырская. Как-то на охоте медведь подмял под себя одного из охотников. Стрелять в зверя было рискованно, так как можно было задеть человека. Недолго думая, Бегичев вскочил верхом на медведя, оттянул за уши его морду, потом взял одной рукой, одетой в рукавицу, за нижнюю челюсть, другой — за верхнюю и разорвал медвежью пасть. Товарищ был спасен, а медвежья шкура присоединена к охотничьим трофеям.
Впрочем, с этим медведем — вернее, с его шкурой — произошла еще одна история, которая укрепила за Бегичевым славу не только отважного охотника, но и человека, который не гнул спины перед сильными старого мира. Возвращаясь с промысла, охотники сели в низовьях Енисея на пароход, на котором случайно оказался енисейский губернатор. Прогуливаясь по палубе, губернатор обратил внимание на сверток звериных шкур, лежавший на палубе, и пожелал приобрести одну из них для своего кабинета. Узнав кому принадлежат шкуры, он велел позвать Бегичева.
— Сколько ты хочешь за медвежью шкуру? — спросил губернатор охотника.
— Я продаю ее за сто пятьдесят рублей, — отвечал Бегичев.
— А сколько ты возьмешь с меня?
— Я уже сказал: сто пятьдесят.
Губернатор, очевидно, ожидал, что охотник отдаст шкуру такой важной особе, как он, за полцены, а потому сказал с раздражением:
— Я даю тебе пятьдесят, да и то это высокая цена.
— Вместо того чтобы отдавать шкуру за пятьдесят рублей, я просто могу вам ее подарить.
Голубоглазый гигант говорил спокойно, чуть-чуть улыбаясь, но ирония в его словах была очевидна.
— Я не нуждаюсь в ваших подарках! — вскипел губернатор и повернулся к охотнику спиной.
— Господин губернатор вероятно не знает, как добывается шкура белого медведя, — сказал Бегичев, оборачиваясь к капитану парохода. — За эту шубку или надо брать ту цену, которую она стоит, или просто дарить ее хорошему другу, такому, например, как ты. — Хлопнул капитана по плечу и добавил громко: — Забирай ее, дружище!
Губернатор это слышал и, побагровев от злости, поспешил спрятаться в свою каюту.
III. Загадка полярной пустыни.
Несмотря на суровость зимы, Бегичев не сидел без дела. Время с февраля по апрель он провел в тундре за охотой на песцов, а вернувшись домой, ждал вскрытия рек, чтобы отправиться в новый поход. Томясь вынужденным бездействием, он не подозревал, что оно окончится скорее, чем он думал.
Случилось это так. Однажды под вечер перед избой Бегичева остановились самоедские нарты, из которых вышли два человека. Охотник был очень обрадован и в то же время удивлен, узнав в приехавших Новоселова и Титова — своих хороших знакомых из Комитета Северного морского пути. Что заставило их приехать в Дудинки в такое время? Стояло начало мая. Многоводный Енисей уже собирался сорвать с себя ледяные оковы, а тундра, как губка, наполнялась вешними водами. Пора для путешествий в этих местах самая неподходящая.
Лишь только приезжие уселись за стол, они без лишних разговоров приступили к изложению причины своего приезда.
— Ты слышал, Никифор Алексеевич, про норвежского путешественника Амундсена? — спросил Новоселов.
Бегичев утвердительно кивнул головой.
— А не слышно ли в ваших краях что-нибудь о двух иностранцах, путешествующих по тундре с собачьей упряжкой?