— Значит остается предположить, что они не достигли этого места?
— Пока — да. Хотя не надо упускать из вида и того, что Тессем и Кнудсен шли тут зимой, а потому могли обойти скалы по льду.
Тот факт, что матросы могли часто спускаться на лед, сильно смущал норвежцев, — так можно было дойти до места их высадки и не обнаружить никаких следов. Бегичев однако был уверен, что рано или поздно они нападут на какой-нибудь след. В нем говорил тот инстинкт, который часто предупреждает охотника о близком присутствии дичи. Во время его многолетних скитаний ему не раз приходилось быть в затруднительных положениях, и еще не было случая, чтобы внутренний голос обманул его: слушаясь этого голоса, он всегда находил правильный выход.
— Если, идя прямо, вы вдруг бессознательно делаете несколько шагов в сторону, — повинуйтесь этому движению: вы скоро убедитесь, что именно так и надо было поступить, — нередко говорил он.
И вот теперь, руководствуясь чутьем природного следопыта, Бегичев неутомимо шел вперед.
VI. Жестянка из-под консервов.
Лето перевалило на вторую половину. По расчетам Бегичева они должны были уже достигнуть бухты Вильде, но она не была обозначена на карте, которая у него имелась. Поэтому, миновав за последние дни несколько небольших бухт, он не мог с уверенностью сказать, прошли они эту бухту или нет. Между тем найти ее было необходимо. В бухте Вильде Амундсеном был оставлен небольшой запас провизии, что было известно норвежцам, отправившимся к Диксону. По состоянию склада можно было установить, дошли ли они до этого пункта или с ними случилось что-нибудь еще на пути к бухте Вильде. В первом случае следопыты могли повернуть назад, начав поиски в обратном направлении.
Ревниво оберегая свою тайну, северная пустыня грозила тем, кто хотел ее разоблачить. Олени падали один за другим, а это животное для тундры то же, что верблюд для Сахары. Из двадцати штук в oтряде Бегичева осталось только пять, да и те скоро должны были разделить участь остальных. Самоеды сильно опасались, что шайтан утащит их души, как он сделал это с пропавшими норвежцами, а потому не упускали случая умилостивить злого «духа» жертвоприношениями. Делали они это весьма просто. Когда становилось очевидно, что олень не может двигаться дальше, кто-нибудь из самоедов брал нож и, отведя животное в сторонку, перерезал ему горло. Потом доставали из сумы деревянного болванчика и мазали его кровью оленя. Затем пили кровь сами. По словам самоедов выходило, что если они до сих пор еще живы, то лишь потому, что часто приносили жертвы «духам».
Олени нужны были путешественникам не для того, чтобы на них везти провизию, а главным образом как непортящийся запас мяса. Провизия подходила к концу. Несколько банок консервов, немного сахара и кофе, а также полмешка муки, из которой делали на кипятке заваруху, — это было все. Питались исключительно мясом павших оленей, приберегая оставшиеся продукты на крайний случай. Норвежцы уже не раз намекали Бегичеву, что пора подумать о собственном положении, но дудинский зверобой только плотнее сжимал губы. Он попрежнему был убежден, что их поиски не будут безрезультатны.
Однажды во время стоянки, когда все улеглись спать, Бегичеву пришло на ум побродить с ружьем по берегу, так как спать ему не хотелось. Захватив свой штуцер, он направился к небольшому мыску, который они еще не успели осмотреть. Вокруг царила глубокая тишина, нарушаемая лишь тихим рокотом прибоя.
Дойдя до оконечности мыса, Бегичев увидел невдалеке груду камней, а подойдя ближе, уже не сомневался, что тут когда-то ступали люди. Перед ним был «гурий» — пирамидальная куча камней, какие устраивают в полярных странах экспедиции и промышленники, когда хотят отметить какое-либо место. Сняв несколько камней, он нашел под ними жестянку из-под консервов, а в ней — завернутый в тряпку клочок бумаги. Вот тут-то присутствие норвежцев в экспедиции и оказалось полезным — бумага была исписана не по-русски.
