Последний тур.
Рассказ Б. Турова.
I. По воле княгини.
Лесник Дзыга вышел из халупы, взглянул в сторону дороги, недовольно что-то пробурчал и сел на бревно возле двери. Справа за деревьями заходило солнце, и в конце просеки, совсем у земли слепили глаза сверкающие брызги. Такие же искорки прыгали на вершине сухого дуба над хатой, но с травы уже поднималась тонкая пелена тумана, и конец длинной черной тени от свисавшего к крыльцу сука, торопясь, убегал к тесной опушке.
Потом искры потухли, и тень от сука стала тусклой и серой. Дзыга встал, откинул назад мешавшие смотреть космы седых волос и внимательно уставился вдоль дороги.
— Накроешь стол, Марыся! — крикнул он, не оборачиваясь. — Паны едут.
Тоненькая девочка лет четырнадцати шмыгнула из халупы наружу, прищурилась на появившиеся в конце просеки движущиеся точки и снова проворно зашлепала в хате босыми ногами.
— Хлеба положишь, — продолжал, не спеша, старик. — Хлеба паны с собой не возят. И пиво возьми из погреба. А насчет остального… Пана лесничего я уж знаю. Да! На один хлеб да на капусту он не поедет. Уж он привезет чего-нибудь с собой.
Дзыга поднялся с бревна, еще раз для порядка провел рукой сначала по косматым седым кудрям, потом вдоль холщевой рубахи, поправил пояс с висевшим сбоку длинным кривым ножом и торопливо зашагал по дороге. Тени от деревьев сгустились. Белая стена тумана как-то сразу нахлынула со всех сторон и сомкнулась над хатой, а освещенное оконце выделялось из надвигающегося мрака красным мерцающим пятном.
Потом спереди раздался топот копыт, и из тумана выросли силуэты трех всадников. Передний, высокий бородатый шляхтич, легко спрыгнув с коня и кинув поводья кланявшемуся и суетившемуся леснику, шагнул в дверь сторожки. Второй всадник зацепился, слезая, за седло, выругался и наконец с помощью Дзыги благополучно сполз на землю. Третий принял коней и повел их в хлев позади сторожки.
Бородатый шляхтич, войдя в хату, скинул с себя бурку, положил шапку на стол и, погладив бороду, насмешливо взглянул на входившего в хату спутника.
— Вы кажется устали, пане? — спросил он, чуть улыбаясь. — Я же советовал вашей милости проехать экипажем, а не трястись на солдатском седле.
Коротенький толстый человек в высокой суживающейся кверху черной шляпе и пышном плоеном белом воротнике, какие в ту эпоху носили врачи, брезгливо осмотрел закопченные стены хаты, обмахнул скамью концом плаща и, усевшись, ответил неожиданным для его фигуры резким, тонким голосом:
— Я вообще бы не поехал сюда, — он недовольно поднял странно выделявшиеся на бледном одутловатом лице тонкие черные брови. — Ведь пана Кричевского я давно знаю и уверен, что, взяв на себя поручение ее светлости, вы исполнили бы его точно, но княгиня… Что я могу сделать! Она потребовала, чтобы все произошло в моем присутствии.
Лесничий вместо ответа молча пожал плечами, потом снаружи раздался стук колес, дверь отворилась, и двое гайдуков втащили внутрь объемистые кожаные мешки. Через несколько минут гости уже закусывали, подливая друг другу из выставленных на стол бутылей. Гайдуки сидели в углу, а Дзыга, переминаясь с ноги на ногу, стоял посреди хаты в ожидании вопросов или приказаний. Паны ели молча, потом лесничий поставил кружку на стол, утер рукой рот и, подняв голову, отрывисто сказал:
— Ну, говори, старик.
— Все, как вы приказывали, пане.
— Все на том же месте?
— На том, на том, пане. И вечером был там. Сам ходил смотреть. Куда ему деться? Так уж мы и живем. Он за болотом, что к Сохачеву, а я с внучкой вот здесь, в сторожке.
— Да? — Пан Кричевский немного помолчал, потом оперся обеими рукам о стол и внимательно взглянул в глаза старику. — Так в последнее время его никто не пробовал зацеплять? А?
— Нет, пане, как вы приезжали сюда в прошлом году с королевичем и паном Слизнем, так с тех пор мы никого и не видели. А мужики… Где же им пробовать с вилами да топорами!
Суровое лицо лесничего вдруг расплылось в широкую улыбку. Он взглянул на своего спутника и расхохотался так, что задребезжали стаканы на столе.
— Известно ли пану Згержу, — сказал он, немного успокоившись, — что мы собрались в гости к старому знакомому, знаете кого? — его милости королевича Владислава. Но только он вряд ли опять соберется навестить приятеля, хотя королевича никак нельзя назвать трусом. Под Хотином вместе с гетманом Ходкевичем он отсиживался против полчищ самого султана Османа, а вот сюда на охоту второй раз что-то не собрался. Про пана же Слизня я и не говорю. — И лесничий снова залился смехом. — Это пан Александр Слизень, который ездил еще когда-то послом в Москву, — добавил он.
Княжеский лекарь опустил на стол недопитый стакан и уставился в лицо собеседнику.
— Следовательно та охота прошла у вас неудачно, — спросил он у пана Кричевского, — и тур остался жив?
— Очевидно, раз одного и того же зверя никак невозможно убить два раза под ряд. Прошлой осенью королевичу сообщили, что в Сохачевском лесу еще держится последний тур, и он приказал мне устроить охоту, только так, чтобы не сгонять много людей, а встретиться с ним небольшой группой. Как было приказано, мы выехали вчетвером: королевич, пан Слизень, я и пан Дростальский, маршалок литовский. Ну, конечно с собаками и гайдуками. Взять его решили копьями с коней, как при королеве Ягелле. Я-то еще не знал тогда, что это за птица и почему он пережил всех остальных туров в лесу. Правда, Дзыга предупреждал, но королевич ничего не желал слушать. Обыкновенно зубр и тур от собак бегут, их загоняют и докалывают копьями, но этот кинулся прямо на собак и на нас — налетел как черная буря. И все кончилось в один момент. Конь пана Слизня взлетел на воздух и рухнул с переломанными ребрами и выпущенными кишками, а всадник спасся, уцепившись за низкую ветвь дуба, и просидел там как обезьяна, пока мы не вернулись полчаса спустя.
— А вы? — спросил несколько побледневший врач.
— To-есть вы спрашиваете про королевича и пана Дростальского? Что произошло дальше? Тур катал по поляне тушу убитого коня, а королевич и маршалок неслись в сторону, настегивая изо всех сил коней, и я за ними, потому что я ведь не для себя устраивал охоту.
Одутловатое лицо пана Згержа стало растерянным. Он повернулся всем туловищем к рассказчику и, запинаясь, спросил:
— А как же мы… то-есть вы — расчитываете завтра убить это чудовище?
Лесничий пренебрежительно пожал плечами.
— Когда я устраивал охоту для королевича, — возразил он, — моей обязанностью было доставить рыцарское удовольствие его милости. А вам, пане, нужен мертвый тур и ничего больше. Значит и охота будет совсем другая.
— Не совсем мертвый. Я же вам уже объяснял это…
— Ну да. Я знаю… — Пан Кричевский опустил голову на руки и задумался.
— А все-таки мне жаль… — сказал он после недолгого молчания. — Не этого старого героя — он один и уже не оставит по себе потомства… Мне жаль могучей и грозной породы, которую здесь еще со времен князей Мазовецких сторожили и берегли, а теперь вот на моих глазах их не стало. Ге, пане! Это были времена, когда Ягелло перед великой войной с Орденом целую зиму готовил в Беловежской Пуще провиант для стотысячного войска, и обозы соленого мяса
-
-
-
-
туров, и зубров тянулись из Пущи сюда, к Варшаве. Зубры там и теперь уцелели, но тура давно уже нет. Здесь, в этих вот заповедных дубовых рощах берегли мы последнее на земле стадо туров, и еще я застал их более полусотни штук. Хорошо берегли! Сам король не мог помыслить, чтобы на охоте заколоть турицу, и убить тура было все равно, что убить шляхтича. Каждое лето мы готовили им стога сена по полянам. Они были хозяевами и господами леса, и когда тур стоял на дороге и взрывал землю рогами, любой проезжий, даже пан или магнат, сворачивал с дороги и далеко объезжал в сторону[1]. Каждую неделю лесники давали введения о числе животных, и если одного не хватало, мы рыскали по лесам далеко кругом, пока не находили беглеца, а потом облавой возвращали его назад.