— Чистая химия! — всплеснул руками Птуха. Кильки грохнулись на пол и укатились под кровать. — Никак, товарищ Раттнер? Наш бывший военком эскадрильи?
— Он самый!
— Ой, мамонька! Да я от радости зараз заплачу, зареву неначе белугой! — мешая украинские фразы с русскими, завопил Птуха и рывком обнял Раттнера. За спиной бывшего военкома эскадрильи повисла буханка ситного. — От радость-то, на зекс! На великий палец, неначе! А я-то уперся як той баран на новые ворота и не бачу, шо здесь наш дорогой товарищ военком. От-то дурной я!
— Как живешь, товарищ Птуха? — спросил Раттнер.
— А што мне деется? — ответил уже из-под кровати Птуха, шаря там укатившуюся коробку килек. — Шелк не рвется, булат не сечется, а Федька Птуха не сдается! Вежливо живу! На великий палец! Вот с Ильей Петровичем, — ткнул он коробкой в Косаговского, — по-холостецки живем. По-бывалому, как на фронте!
— Послушай, Николай, — обратился Косаговский к Раттнеру, — ты сегодня вечером свободен? Ни докладов, ни собраний, ни заседаний у тебя не предвидится?
— Ничего абсолютно! Совершенно свободен. А что?
— Тогда пообедай с нами. За столом и покалякаем, старину вспомним.
— Есть! Но я предварительно позвоню к себе домой и сообщу на всякий случай твой номер телефона, — ответил Раттнер, снимая с рычага телефонную трубку.
2
Раттнер с чувством товарищеской гордости разглядывал своего былого боевого товарища. Бледнооливковый цвет кожи, тонкие, но глубоко врезанные черты и острый овал лица делали его похожим на индуса. Недаром товарищи-летчики называли Косаговского в шутку «Рабиндранат Тагор». Но это «экзотическое» впечатление тотчас же пропадало, стоило увидеть глаза его, голубые и светлые, как гладь северного озера.
— Давай о тебе поговорим, — улыбаясь продолжал Косаговский. — Как жил, что делал эти годы? Лет пять ведь мы не виделись!
— Всего было понемножку! — ответил Раттнер. — Брал приступом Енисейск, организовывал родовые советы в тундре, за что едва не был убит тунгусским князьком Чунго; гонялся по всей Якутии за пепеляевцами… Э, мало ли чего было! А теперь вот в ОГПУ работаю, «лесных дворян» ликвидирую. Слышал о таких?
— Краем уха, — ответил Косаговский. — Расскажи поподробнее.
Раттнер пощипал нервно свои светлые и жесткие, коротко подстриженные усы. Косаговский вспомнил, что этот жест означает крайнюю возбужденность его друга.
— Эти бандиты не мало мне крови перепортили, — зло начал Раттнер. — «Лесные дворяне» — в сущности контр-революционная организация, но выдают они себя за религиозную секту. Организовал «лесных дворян» мой старый знакомый «князь сибирской шпаны», как он сам себя называет, Гришка Колдун, а проще говоря — бывший пепеляевский полковник Григорий Колдунов. Я его год целый по всей Якутии гонял, не мог поймать. Горе мое, что в лицо его не знаю, ни одной фотографии даже нет. Секту помимо Колдуна возглавляют кулацкие элементы алтайских кержацких скитов-деревень. Но эти главари стоят внешне в стороне от уголовщины. Они только вдохновители, а физические выполнители воли банды, так называемые «крестоносцы», вербуются из «блатной шпаны»: уголовных преступников, хулиганов, деревенских конокрадов и поджигателей. Результаты их работы уже видны. Все чаще и чаще находят в горах и в тайге «подснежники».
— Подснежники? — удивился Косаговский. — Что это такое?
— Это трупы, обнаруженные после стаяния снегов, — ответил Раттнер.
— Да, нравы калифорнийские! — поморщился болезненно Косаговский.
— Убийства советских и партийных работников, селькоров, поджоги глухих таежных заводов, колхозов, налеты на прииски, порча железнодорожного полотна, — вот программа действия «лесных дворян», — продолжал Раттнер. — Но это мелочь! Банда несколько раз подготовляла своевременно нами предупрежденные, а потому и неудавшиеся открытые военные выступления. Секта военизируется, проходит по ночам военную учебу. Оружие они получают контрабандой из Китая, от своих доброжелателей, манчжурских генералов. Оружие волокут в обмен на золото! Вот здесь-то и загвоздка! — вскочил со стула Раттнер и подошел к огромной карте Сибири, висевшей на стене. — Вся загвоздка в том, — повторил Раттнер, — откуда «лесные дворяне» берут золото для обмена на оружие? Ясно, что золото добывается хищническим путем, на тайных приисках, неизвестных нашим контрольно-учетным органам. Но где, где именно? Все крупнейшие золотоносные районы Сибири взяты «на-глазок» нашей агентурой! Не говоря уже о крупных государственных приисках, даже вольные артели золотоискателей учтены нами. И… никаких следов! Кроме золота, «лесные дворяне» сплавляют за границу металл еще более ценный — платину! Не удивляйся! Месторождения платины давно уже обнаружены в Сибири. Во всяком случае, мои пограничники накрыли в Кяхте «лесных дворян», менявших у китайских купцов платину на золото!
Палец Раттнера остановился на какой-то точке Народной Танну-Тувинской республики.
— Вот подозрительное место! — сказал он. — Тотжинский хошун Танну-Тувы. Здесь еще при царе было около тридцати золотых приисков. Не отсюда ли плывет золото, а возможно, и платина в обмен на оружие? Недаром же «лесные дворяне», лишь наступят на хвост, смываются через Саяны в бывший Урянхайский край. И чтоб я сдох, если…
— Чтоб я опух, если цей ведьмак не на стреме стоит! — гаркнул вдруг возмущенно Птуха, прильнувший к оконному стеклу. — От, товарищи, гляньте!
Косаговский и Раттнер подбежали к окну. Внизу, на противоположной стороне улицы, попрежнему стоял Памфил Трясоголовый, ярко освещенный светом уличного фонаря. Около ног юродивого протаял снег, и они погрузились по щиколотку. Косаговский невольно вздрогнул, словно и сам вступил на снег босыми ногами.
— И чего он на нашу дверь пятаки пучит? — удивлялся Птуха. — Чи ждет кого, чи просто так поглядывает?
— Когда я погляжу на Памфила, — сказал Косаговский, — мне невольно вспоминается прекрасный рассказ Глеба Успенского, в котором он ярко описывает такого же вот юродивого. Редкая старинная русская повесть, роман или драма обходились без юродивого, устами которого обычно вещала народная мудрость. Обличающие речи блаженных гремели даже навстречу царям, на площадях столицы, под торжественный звон колоколов!..
— Э, да ты поэт, Илья, — улыбнулся холодно Раттнер. — Но мне придется, к сожалению, разочаровать тебя. Этот юродивый — птица другого полета! Я имею данные подозревать Памфилку в сношениях с «лесными дворянами».
— Шуткуешь, чи що, товарищ военком? — удивился Птуха — Цей дурень?.. Так волоки его в тюрагу, чего моргаешь?
— Рано еще! — ответил Раттнер. — А кроме того, врачи уверяют, что Памфил душевно-больной, страдающий навязчивыми идеями. С ним случаются иногда припадки. Но нет ли здесь ошибки, не притворяется ли мерзавец? Возьмите хотя бы вот эту манеру, — стоять часами около какого-нибудь дома. По мнению врачей, это тоже мания, а по-моему — удобный способ выследить кого нужно!
— Ну-ну, ты стал излишне недоверчивым, Николай! — потрепал его по плечу Косаговский. — Тебе всюду мерещатся «лесные дворяне». Даже в этом полоумном Памфиле.
— Гляньте, товарищи! — крикнул опять от окна Птуха. — К Памфилке какой-то тип присоединился, разговаривают.
Раттнер и Косаговский снова прильнули к стеклу. Действительно, в нескольких шагах от юродивого, прячась в тень, стоял человек. Памфил что-то говорил ему, возбужденно жестикулируя и указывая на дверь квартиры Косаговского.
— Хитер, дьявол! — сказал Раттнер. — В тень прячется! Поглядеть бы мне на него.