— С виду он очень благодушен, но все-таки от этой лапы держитесь подальше… Сила у него колоссальная.
В самом деле — руки, ноги, коренастое с выступающим вперед животом туловище и, наконец, ряд острых зубов — все в Бобке говорит о страшной силе. Он без труда пожалуй справится с быком. Странное впечатление производят только глаза и уши — они непропорционально малы и очень похожи на человеческие, что и дает оранг-утану право называться человекообразным. Тем не менее встреча с этим человекообразным на свободе была бы не очень приятна.
Но сейчас Бобка — одно благодушие. Чувствует он себя тут совсем неплохо, о чем прежде всего свидетельствует тот факт, что за последние полгода он прибавился в весе на пятнадцать кило. Не дождавшись рукопожатия, он убирает руку, с удивительной легкостью подвешивается на канат и начинает раскачиваться. Лестница, прочный толстый канат и деревянная болванка составляют меблировку каждой клетки человекообразных. На лестнице они любят сидеть после еды, по-своему наслаждаясь кейфом, на канатах занимаются физкультурой, а болвашками играют, перекидывая из руки в руку или гоняя их по полу.
В следующей комнате клетки с шимпанзе. Их четыре: Макки, Зюзи, Черныш и Белла. Увидев нас, они подбегают к решоткам и просовывают руки, приглашая этим поиграть с ними. Все они очень подвижны и оживленны. Ростом они значительно меньше оранг-утана, и в их глазах нет той свирепости, которая временами мелькает у последнего. Если кого и надо признать ближайшим родственником человека, так это их, шимпанзе. Их большие и круглые глаза с радужной оболочкой смотрят светло, добродушно и с таким осмысленным выражением, какого не бывает ни у одного животного. Неприятен лишь рот — большой, морщинистый, опушенный снизу редкими белыми волосками. Губы у шимпанзе, как впрочем и у всех обезьян, очень подвижны и могут вытягиваться в виде хобота.
— Ребятишкам пора обедать, — говорит профессор, смотря на часы. Затем он вынимает из кармана свисток и начинает свистеть. Резкий звук сверлит уши, разносится по всем комнатам, но на обезьян это не производит ни малейшего впечатления. Бобка продолжает раскачиваться на канате, Макки спокойно сидит на ступеньке лестницы и сосредоточенно чешет щеку, остальные возятся с болвашками. Мне казалось, что обезьяны будут реагировать на свисток, и я вопросительно смотрю на профессора.
— Этот сигнал на них не подействует, потому что он никогда не сопровождается едой, — говорит он. — Но смотрите теперь…
Профессор берется за колокольчик. Заметив это, Макки выжидательно поднимает надбровные дуги и настораживается. Звонкая трель проносится по комнатам, но звук колокольчика тотчас же тонет в оглушительном реве. Это кричат обезьяны. Эти крики ни с чем нельзя сравнить и невозможно передать. Целая гамма звуков, начиная с самых низких и кончая сопрано, несется из клеток. Обезьяны мечутся в клетках как сумасшедшие. Криками они выражают и свое удовольствие предстоящим обедом и в то же время нетерпение. Они хорошо знают значение звонка — после него им дадут вкусный обед.
— Обратите внимание на язык обезьян — он отличается необычайной тональностью, — замечает профессор. — Американский ученый Иеркс, изучающий язык обезьян, нашел в нем 32 звука…
В дверях показывается человек с тарелками в руках. Это общий любимец обезьян — заведующий их продовольствием. Заметив его, обезьяны тотчас же успокаиваются. Они прекращают крик и спешат к решоткам, чтобы получить свою порцию. Начинается кормежка. Тарелки с нарезанными яблоками и мандаринами ставятся в клетки, обезьяны усаживаются и приступают к еде. Получили все, и только Макки, самая умная обезьяна, остается без кушанья. Она смотрит умными глазами на профессора, и в глазах у нее несомненный вопрос: «А что же мне?»
— Ты будешь кушать отдельно, — улыбается тот и отпирает дверцу клетки. Макки очевидно знает, что это значит. Она терпеливо дожидается, пока открывается дверца, а затем бросается на грудь профессора и обнимает его руками. Профессор несет обезьяну к столу и усаживает на стул. Заведующий продовольствием кладет перед обезьяной вилку, потом ставит тарелку с фруктами.
— Можешь кушать, Макки…
Макки с спокойной настойчивостью начинает есть. Отлично разбираясь во вкусовых качествах поданного кушанья, она «заостряет свое внимание» прежде всего на мандаринах. Куски скользят по тарелке, не желая попасть на вилку, но Макки со спокойной настойчивостью нанизывает их на острие и неторопливо отправляет в рот. У обезьянки нет и признака жадности, с какой обычно набрасываются на пищу даже такие умные животные, как охотничьи собаки. Глядя на ее морщинистую руку, держащую вилку, я не могу отделаться от иллюзии, что это сидит за столом человек…
Обезьяна, принимающая пищу с вилки, не новость — такую картину можно видеть в любом зверинце. Гораздо интереснее то, что Макки учили не побоями и мучительной дрессировкой, как это практикуется в зверинцах, а совсем иначе. Началось с того, что Макки во время еды клали вилку и ложку, показывая при этом, как нужно ими действовать. Обезьяна попробовала, а в следующий раз она уже сама потянулась к ложке, когда ей подали жидкую пищу, очевидно поняв, что действовать этим орудием много удобнее, чем собственной лапой. И теперь она настолько усвоила значение ложки и вилки, что сердится, если ее обед сервируют не надлежащим образом.
Так же было и с постельными принадлежностями. На ночь в обезьяньи клетки ставят ящики с матрасами, в которых они спят. Сначала обезьяны не понимали назначения этих ящиков и спали прямо на полу. Но вот одна из обезьян, движимая вероятно простым любопытством, залезла в ящик, полежала в нем — и этого было достаточно. Спать в ящике оказалось мягче и теплее. На следующую ночь обезьяна водворилась в ящик, взгромоздившись прямо на одеяло. Скоро, однако, очередь дошла и до него. Как-то ночью было особенно холодно, и обезьяна привалилась к одеялу. Тепло! Нельзя ли эту штуку использовать больше? Стала тормошить, трясти, случайно набросила на себя — совсем хорошо! Дальше-больше, и вот оказалось, что спать под одеялом куда лучше, чем без него. Теперь все человекообразные спят в ящиках, сами накрываясь одеялами.
С фруктами покончено. Обезьяны получают второе блюдо — компот. Кормят их три раза в день и всегда в определенные часы. Меню очень разнообразное; помимо фруктов, обычной пищи своей родины, обезьяны с превеликим удовольствием едят черный и белый хлеб, вареный картофель, молоко и даже такие «деликатесы», как лук и редьку. Прекрасно акклиматизировавшись, обезьяны в то же время перешли без всякого для себя ущерба и к соответствующей климату пище. Их питание питомнику обходится: человекообразных — 80 копеек в сутки, и остальных — 30 копеек.
Обед обезьян кончен. Профессор водворяет Макки в клетку, и мы покидаем вальеру. В обезьяньих домах тихо — их обитатели наслаждаются послеобеденным кейфом. Когда я направляюсь к выходу, из зарослей до меня доносится стук топоров и голоса людей. На территории питомника идет большое строительство: для мелких обезьян приспосабливается заросшее лесом ущелье, в котором они будут жить в таких же условиях, как на своей родине, а для человекообразных строится большой дом, более отвечающий условиям их жизни. Кроме того, питомнику надо приготовиться к приему новых жильцов: весной он получит партию обезьян в сто штук.
Сухумский питомник обезьян — интереснейшее учреждение нашего Союза. Он существует всего лишь два года, но достигнутые им результаты довольно значительны. Уже теперь можно определенно сказать, что вопрос акклиматизации обезьян, их питания и размножения вне родины получает совсем иное освещение. Раньше считалось, что обезьяны — и в особенности человекообразные — не могут долго жить вне своей родины, кормить их надо только привычной пищей, а что касается размножения, то тут не было двух мнений: обезьяны не могут размножаться на чужбине. Опыт Сухумского питомника блестяще опроверг эти предположения. При соответствующей системе воспитания и рациональном уходе все без исключения обезьяны очень быстро акклиматизируются, привыкают к пище, которая раньше им и не снилась, и размножаются ничуть не хуже, чем под тропиками.