В тысяча девятьсот седьмом—девятом годах в Северной Америке добыто было восемь миллионов шкурок ондатры. Потом добыча скакнула, я слышал, до семнадцати миллионов шкурок. Зверь этот, надо сказать, совершенно безобидный. Живет он в болотистых и озерных местностях. Питается болотными растениями. Значение ондатры, как пушного зверя, можно выразить так: одна только пушнина ондатры дает охотникам Северной Америки столько же, сколько нашим охотникам вся пушнина взятая вместе!
В Канаде, в домике Кашинского, посетила меня мысль привезти акклиматизировать ондатру в России. Выздоровев, я начал охоту на ондатр. Удалось поймать одиннадцать штук. Я няньчился с ними, как с малыми детьми. Кое-как, с тысячью приключений я довез до России восемь крыс. Это был мой триумф! Я поселился недалеко от Москвы, рядом с болотом, и организовал маленький питомничек. Встретили меня недружелюбно. Кругом жили огородники — грубый, несговорчивый народ. Им казалось, что мои ондатры ночами опустошают их огороды. Дело пошло в полицию. Полиция встала на сторону огородников. Меня погнали с болота.
Восемь ондатр жили у меня в клетке и хирели. Это было как раз в год об'явления войны. Когда началась мобилизация, я дезертировал, ушел в нынешнюю область Коми, к зырянам, и скрывался в лесах. Единственным утешением сделались для меня ондатры.
Углубляясь на север, я пристал однажды к каравану звероловов, шедших в глубь северных просторов.
Где-то, в седых глухих лесах была моя первая остановка. Я сколотил себе полушалаш-полуизбушку, а ондатр припустил в питомничек, устроенный в болоте. Добывая пропитание охотой, следил, как привыкали мои крысы к климату, как они веселели и резвели в питомнике. Но мне и тут не повезло. Пришли зыряне, посмотрели на мой шалаш, на питомник, на ондатр — и тихо, но обстоятельно сказали:
— Уходи откуда пришел. У тебя дурной глаз и чужие нездешние звери.
Зыряне были хозяева леса. Я зазимовал в лесной деревушке, плел сети и пилил дрова.
Продав часы и пушнину, добытую в лесах, я купил клячу. На этой кляче пустился в последний северный путь. Это было примерно в тысячу девятьсот восемнадцатом году.
С тех пор я живу тут как отшельник. Раза два в год пробираюсь в Обдорск, сдаю пушнину, добываю соли, пороху, дроби и опять сюда.
Как видите, я устроился ничего. Добыл себе даже литературу. Пишу книгу об ондатрах. Население оставило меня в покое, окрестив меня «крысиным царем». Две неприятности здесь: отрыв от мира, от СССР и безлюдие. Но я не уйду отсюда, пока не доведу мою миссию до конца. Я решил доказать — и докажу, — что разведение ондатры в СССР — это новый Алдан, новые неиссякаемые золотые россыпи. У нас — немерянные пространства под болотами.
— Мы можем развести полчища ондатр. На мировом пушном рынке у «американской выхухоли» объявится могучий конкурент — «советская выхухоль». Пушнина — это валюта. Нам нужна валюта хотя бы для того, чтобы осветить полярную ночь электрическими солнцами. Эта валюта у меня в болоте.
Лицо крысиного царя цвело, глаза горели, как звезды. Веяло от него творческой мощью человека северной закалки. Подмигивая мне, Борис Синкевич сказал вполголоса:
— Жалко, что на такого человека не напал Джэк Лондон. Он написал бы роман и назвал его «Крысиный царь».
Крысиный царь говорил без умолку.
— Вы не представляете, что за прелесть эти ондатры! С тех пор, как они признали это болото своим жилищем, они плодятся как рыбы. Ондатры дают в год по нескольку пометов. В каждом помете по семи-восьми крысенят. На этом болоте у меня вырос целый крысиный народец.
— Сколько же у вас крыс?
— Не знаю. Я считал, но потом потерял счет. Скоро я справляю десятилетний юбилей моей отшельнической жизни. За эти десять лет мое крысиное стадо стало огромным.
— Позвольте… Что же вам здесь сидеть? Вы блестяще доказали, что мускусная крыса может жить в наших болотах… Вам надо сделать заявку…
— Правильно. Я это сделаю непременно, но раньше я кончу книгу об ондатрах. К этому времени у меня будут блестящие образцы шкурок «советского выхухоля».
Тут вступил в разговор я:
— Дорогой товарищ, — сказал я крысиному царю. — Ваши заслуги в пушном хозяйстве СССР безусловно почтенны. Я честно предупреждаю вас, что если выберусь отсюда живым, то напишу об ондатрах и о вас, крысиный царь!
Крысиный царь опустил глаза.
— Это ваше безусловное право, — сказал он. — Но я не скажу вам своего имени, пока не кончена моя миссия.
После этого разговора крысиный царь повел нас на болото. Это был огромный заповедник, где свободно, не боясь человека, жили бархатно-шерстные грызуны величиной чуть побольше обыкновенной крысы.
Крысиный царь, ликуя, показывал на болото и говорил:
— Это будет ондатровый питомник Госторга номер первый. Отсюда мы расселим ондатр по всем негодным болотам. Северный холод сделает пушистой драгоценную шкурку «советского выхухоля». Мы еще посмотрим, чорт побери, какой мех гуще и бархатнее — американской или советской ондатры…
За коротким северным летом наступает в этом краю полярная ночь, пугаемая лишь сполохами северного сияния.
Крысиный царь посоветовал нам скорее ехать в Обдорск. Он указал нам кратчайший путь в деревянный городок на мысу реки Полуя. В пяти километрах от Обдорска — Обь; южнее, ниже — почта, телеграф, радио, стальные магистрали, союз ржи и железа СССР.
Мы тепло простились с крысиным царем (он так и не назвал нам своего имени).
За тысячи миль от чудесного Обдорского края кажется пышным сном ондатровое болото, избушка, устланная мехами, крысиный царь с ассирийской бородой и светящимися мыслью глазами энтузиаста.
Тогда я вынимаю из походного чемодана блестящую шкурку «советского выхухоля». Эти шкурки еще не котируются на мировом пушном рынке. Но они будут котироваться. Будут!
Берегись, Канада!
Из великой книги природы.
Карлики и великаны звездного мира.
Природа любит контрасты. Она создает карликов и великанов не только в мире живых существ, но и в бесконечном космическом пространстве. И только знакомство с этими контрастами дало пытливому уму человека более точное понятие о строении вселенной.
Никогда в своем понимании различных явлений природы человек не заблуждался более глубоко, чем в первоначальном представление о величине Земли по сравнению с другими звездами. Он ставил Землю в центр вселенной, а звезды считал по размеру такими, какими он их видел. Древнегреческие натурфилософы считали Солнце отверстием на небесном своде диаметром около полуметра, через которое на Землю падали лучи мирового огня. С их представлением о строении мира была бы несовместима мысль, что громадная, по их мнению, Земля не занимает и миллионной доли объема дневного светила.
Лишь когда Коперник свел Землю с ее пьедестала и поместил вместо нее Солнце в центр звездного мира, взгляды человечества на относительные размеры небесных тел резко изменились. Земля оказалась не величайшим, а напротив — одним из самых ничтожных небесных тел, карликом среди них, несмотря на свой незначительный объем (около биллиона[24] кубических километров) и не менее солидный вес (5.956 триллионов[25] тонн). Среди планет, к группе которых принадлежит наша Земля, она оказывается одной из небольших. Из массы самой крупной из планет — Юпитера — можно было бы сделать не менее 1.295 шаров величиной с Землю. Сатурн по объему в 745 раз больше Земли, Нептун — в 78 раз, Уран — в 63 раза.