Не доходя полукилометра до Карака, колонна остановилась. Давно пора: мы задыхались от пыли, зноя, жажды и усталости. Ноги были сбиты в кровь.
Отряд спаги с веселым гиканьем поскакал в деревню вести переговоры о контрибуции (триста турецких фунтов!) с кандом и стариками.
Мы жадно глотали порцию теплой и мутной воды, курили трубки (табак был пожертвован «благодарным населением» Дамаска) и ругали Гамлена, распивавшего вино с офицерами в кружевной тени смоковницы. Его остробородое лицо грызуна было краснее бургонского и сочно раскатывался сытый смех.
— Эта проклятая крыса небось не полезет в огонь, — ворчал португалец Мануэль, — на нашей крови заработает себе новые побрякушки и будет отписывать Саррайлю[5] рапорты об одержанных им шикарных победах.
Кругом заключались пари: заплатит канд или нет? Закладывались трубки, бидоны, даже порции воды.
— Что они там мешкают, эти спаги? Уж не изжарили ли их друзы живьем? Мы вот мечтаем об их баранах, а эти черти завтракают нашими товарищами, — мрачно шутил Пратцер.
Мы нехотя рассмеялись.
Прошло около часа. Нещадно палило полуденное солнце, выгоняя потом проглоченную воду. Легион гудел разговорами.
Наконец из-за поворота показались спаги. Не отвечая на наши окрики, они проскакали с рапортом к генералу. Тот выслушал, нахмурился и, выпрямившись в авто, бросил команду:
— Марш вперед!
Радостное ворчанье пробежало по рядам, ворчанье голодного зверя, почуявшего добычу. Колонна мигом построилась и бодро зашагала к деревне. Музыканты-сенегальцы грянули «Марсельезу». Насмешливое эхо передразнивало бравурные звуки, искажая их словно в кривом зеркале.
— Глядите, ребята, а каракцы-то удирают! — выкрикнул дальнозоркий Малэн.
Из деревни извилистой лентой вверх по горным склонам потянулись мулы, лошади, верблюды. Женщины и дети спешно покидали поселок, захватив кое-какой скарб. Их сопровождали вооруженные всадники.
Когда мы вступали в Карак, из ветхих крепостных башен на нас посыпалась довольно жидкая маузерная стрельба. Наши митральезы живо заставили замолчать упрямых фанатиков.
— Ла илля иль алла![6] — хрипло затухали их предсмертные крики.
Отряд спаги был брошен вперед, получив задание нагнать в уничтожить беглецов, не щадя ни женщин, ни детей. Нам выпало счастье занять деревню. На несколько часов она стала собственностью нашего отряда. Офицеры благоразумно стушевались, окружив говорливой кучкой автомобиль Гамлена.
В один миг роем термитов легионеры и сенегальцы рассыпались по домам. Солдаты французской армии превратились в разбойников. С криками и гоготом взламывали они прикладами двери плоскокрыших глиняных домиков.
Началась оргия разрушения и грабежа. Работали с рвением пожарных. Звенели жалобно стекла, острыми брызгами вылетая из окон, трещала мебель под ударами сабель и сапог, с хрустом разбивались изящные узкогорлые сосуды, блеяли перепуганно овцы, истошно вопили мулы. И все это на фоне недалекой густой стрельбы, которая бешеным эхом шарахалась по ущелью. Там, на горных тропах исполняли свою кровавую работу спаги.
Кое-кто из легионеров и сенегальцев уже отведал сладкого и густого вина. Лица набухли кровью, обезумели глаза, на губах вскипала пена, бессвязные сиплые крики склубились в оглушительный звериный рев. Солдаты дрались из-за добычи, слово гиены над трупом верблюда в пустыне. Разноязычная ругань металась в горячем, как пар, воздухе.
Словно из жарко натопленной бани, распаренные, потные, взъерошенные, выскакивали легионеры из домов, волоча цветные ткани, одежды, сосуды с серебряной насечкой, увесистые горшки меда, мешки с мукой и изюмом, ковры, часы.
На площади валялись выволоченные из башен трупы друзов. Солдаты уже вырвали из одеревенелых рук маузеры. Белые всклокоченные бороды запеклись кровью и жутко щерились беззубые рты.
Группа сенегальцев и легионеров со ржаньем волокла по камням двух старух-друзок. Покрывала сбились с белых волос, домотканные земляного цвета платья были изодраны и в разводах крови, но строгие пергаментные лица поражали спокойствием. Полузакрыв глаза, старухи что-то глухо бормотали. Несчастных протащили дальше и зверски с ними расправились.
По улице солдаты гнали овец, крупнорогих баранов, мулов и лошадей. Иные легионеры лихо гарцевали на чистокровных арабских жеребцах.