Свидетельство отца Серафима выше всяких иных похвал. Последующие события показали правдивость этого: известно несколько случаев явления подвижницы. Например, в 1827 году, 11 июня, она во сне явилась молодой припадочной женщине Лебедевой и велела ей идти к отцу Серафиму: «Он тебя ожидает к себе завтра и исцелит тебя». Больная спросила: «Кто ты такая и откуда?» — «Я из Дивеевской общины, первая тамошняя настоятельница Агафия». Страдавшую Александру повезли в Саров. Батюшка исцелил ее и сказал: «Сходи в Дивеево на могилу рабы Божией Агафии, возьми себе земли и сотвори на сем месте, сколько можешь, поклонов: она о тебе сожалеет и желает тебе исцеления». В 1861 году почти умиравший священник Вятской губернии Гавриил Галицкий отправился в Вятку на лечение. Приехал в 8 вечера... А утром в 7 часов приходит на его квартиру какая-то старушка и предлагает купить портрет отца Серафима. Тот купил два. Уходя от него, старушка сказала: «Батюшка, когда придет время, не забудь Агафии». Священник дал обещание побывать в Сарове и поправился. Там он из Жития отца Серафима узнал и о первоначальнице Дивеева, Агафии: и вспомнил слова старицы о ней... Может быть, то сама она была у него в Вятке...
Записаны и другие случаи чудесной помощи по молитвам ее...
Вследствие такого почитания матушки Александры, еще при жизни отца Серафима, находились жертвователи на построение чугунного памятника на могиле ее. Но отец Серафим тогда посоветовал направить жертву на новую церковь в Дивеево. А про памятник так сказал: «Что в нем пользы-то? Нет никакой пользы, батюшки». И после долго не удавалось это. И только в 1871 году игумения Мария построила сама маленький кирпичный памятник, наподобие часовни. А в 1885 году келья матушки Александры, как потом и пустынька отца Серафима, была покрыта двухэтажным деревянным домиком. В ней собрали все сохранившиеся вещи первоначальницы: иконы, портрет старца Назария Валаамского, которого она почитала и которому кланялась перед всяким делом, как живому, прося благословения; лампадка, деревянный стол, живописный портрет ее самой и копию с него, чтимую в обители как чудотворную.
Так сбылось, пока в малой мере, предсказание Божией Матери о Своем «четвертом уделе». Правда, при первоначальнице Агафии почти не видно было и надежды на последующий расцвет Дивеева; но ведь и в обещании Царицы Небесной сказано было, что обитель будет устроена не самой начальницей общины, но лишь «на месте жительства» ее, что и исполнилось потом.
Но чтобы осуществиться этому, потребно было молодой общине пережить очень много и событий, и скорбей... Кратко расскажем о них.
После кончины матушки Александры (так будем звать ее далее) в общине остались на житие три послушницы: Евдокия, Анастасия и Фекла. Они избрали между собою старшей Анастасию. В течение семилетнего заведования общиною она собрала 52 сестры. В числе их поступила вдова из г. Тулы, Ксения Михайлова Кочеулова, с малолетнею дочерью Ириною. По смерти Анастасии она и сделалась начальницею общины.
Это была маленькая, сухая на вид женщина, крайне сурового нрава. Она не жалела даже своей дочери. Когда той кто-то подарил чайник и чашечку, то Ксения Михайловна не успокоилась до тех пор, пока Ирина не разбила их и не закопала черепки в земле. Вследствие такой строгости сестры начали расходиться: из 52 послушниц через год осталось лишь 12. Но зато они уже оказались крепким фундаментом для будущей обители. Скоро к ним стали прибавляться новые ревнительницы спасения; и в 1825 году, когда отец Серафим вышел из затвора и мог уже вполне руководить общиною, в ней снова было 50 сестер. К концу же жизни его под управлением Кочеуловой было уже 47 келий и до 113 сестер. Такой строгий характер ее объяснялся не только природными ее свойствами, но вызывался пользою общины: нужна была строгая дисциплина для монастыря, особенно в начале создания его. Не терпела она, например, когда послушницы шили себе красивую одежду. Сподобившаяся впоследствии быть участницей видения Божией Матери (1861 г.), Евдокия Ефремовна была одно время келейницей у Ксении Михайловны. Как-то она подпоясалась красными тесемочками. Увидела это матушка. «Что это, — говорит, — вражью-то силу ты на себя надела?» Взяла их да в печке и сожгла. В другой раз Евдокия пришла в храм в новенькой ряске, хорошо скроенной в талию. А начальница достает ее своею клюкою (посохом) и спрашивает, не узнавая: «Кто это? Кто это?.. Ах, это всечестная Евдокия!... Что это ты делаешь, матушка? На что это ты восемь-то бесов себе посадила? Выпори, выпори четыре-то беса» (четыре клина из ряски).