И сам отец Серафим с похвалою отзывался о ней. Посылая в Казанскую общину новую послушницу, племянницу Евдокии, впоследствии монахиню Ермионию, которая и рассказывала все это автору летописи, батюшка сказал тетке: «Отведи ее к матушке Ксении Михайловне». А обращаясь к отроковице, добавил: «Во, матушка! Ксения-то Михайловна — жизни высокой. Бич духовный, матушка!» «И вправду, — дополняет мать Ермиония, — она была строга: станет выговаривать, думаешь, вот-вот убьет, сейчас тут умрешь. А кончит, сделается прещедрая». И велит, бывало, дочери Ирине прочитать соответственное Житие святого. Сама-то она была неграмотна. «Вот видишь ли, Евдокиюшка, как трудно идти-то в Царствие Небесное? Ведь оттого так-то я и выговариваю. — Ну, матушка, иди». А потом или сама сунет, или дочери велит дать какой-нибудь подарок.
Но и при всем том отец Серафим не вполне одобрял ее крайности. Например, он просил ее умерить строгость церковного Устава, который она держала по саровскому образцу. Но она решительно отказала в этом батюшке, ссылаясь на правила, заведенные еще при отце Пахомии. Может быть, это было одною из причин, почему отец Серафим потом создал свою общину. Недоволен был батюшка и строгостью в пище у матери Ксении. Ксения Васильевна (мать Капитолина) рассказывала следующее: «У нас в трапезе была стряпухой строгая-престрогая сестра. Всем была хорошая сестра; да как еще то было при матушке Ксении Михайловне в старой обители, а матушка-то Ксения Михайловна, не тем будь помянута, была очень скупенька, — так строго заведено было, что, по правде, частенько сестры-то друг у друга хлебец тихонько брали. Вот и узнал это батюшка Серафим да и потребовал ее к себе. Пришла она, и я в то время была у батюшки. Отец Серафим разгневался на нее и так страшно, строго и грозно ей выговаривал, что страх и ужас охватил меня». Та ссылалась на приказы начальницы. А отец Серафим ей «все свое»: «Так что же, что начальница! Не она моих сироточек-то кормит, а я их кормлю. Пусть начальница-то и говорит, а ты бы потихоньку давала да не запирала. Тем бы и спаслась! Нет, матушка, нет тебе моего прощения! Сиротам да хлеба не давать?» Вскорости эта сестра занемогла и умерла.
Кочеулова управляла Казанскою общиной долго, сорок три года.
Перед своею смертью она дала приказание, чтобы в течение сорокоуста принимать и кормить всех странников. И совершилось нечто необычайное: имевшихся запасов муки, крупы и пшена должно было бы хватить на половину срока, а их достаточно оказалось на все 40 дней. «И все тогда очень дивились этому!» — рассказывала старица Дарья Трофимовна, бывшая в то самое время там на стряпушечьем послушании... Ин — суд Божий, ин — человеческий... Бог один — истинный Судия! Иные святые были при жизни строгими: различны у Бога дары Духа.
После смерти в келье Ксении остались очень немногие, но характерные предметы: икона Скорбящей Божией Матери, картины страстей и бичевание Спасителя... Все такое — суровое... А из ее вещей — начальнический посох, символ власти и строгости, и еще — часы с боем, взятые из Тулы, для точности распределения порядков.
Наряду с этою Казанской общиною, всего лишь в 100-150 саженях, образовалась параллельная обитель, соответственно Серафимова, или «Мельничная», которая и является детищем преподобного. История ее такова.
Как уже было сказано, отец Серафим руководил устройством обители из Сарова. Поэтому ему нужен был помощник, который непосредственно заведовал бы всем делом на месте и притом был преданным и совершенно послушным отцу Серафиму. Такого служку и послал Бог старцу в лице Михаила Васильевича Мантурова, о коем уже упоминалось прежде. Он был помещиком в Ардатовском уезде в с. Нуча и жил там с сестрою своею, Еленою Васильевною, и с женою, Анною Михайловною. Неожиданно он заболел воспалением ног, так что выпадали даже косточки из тела. Не найдя спасения у врачей, он отправился за 40 верст в Саров к отцу Серафиму. И здесь, как уже было рассказано, батюшка сотворил «первое» чудо исцеления. В благодарность за это в 1822 году отец Серафим и предложил Михаилу Васильевичу послужить святому Дивеевскому детищу. Взглянув на него особенным образом, он весело сказал: «Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Не без смущения и колебаний Мантуров все же решился на предложение исцелителя: «Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?» — «А вот, радость моя, помолимся, и я укажу тебе, как вразумит меня Бог». И с этого момента они расстались друзьями навеки и слугами Царицы Небесной по устроению Ее четвертого удела. С той поры отец Серафим стал звать его Мишенькой. По благословению батюшки, Мантуров продал свое имение в Нуче и купил 15 десятин в с. Дивееве на указанном ему месте для будущей обители... Много пришлось терпеть ему насмешек и ропота от молодой жены, да еще и лютеранки тогда. Но он все вынес ради послушания батюшке, и в следующем году отец Серафим уже принялся за осуществление своего дела.